— Дуся, небось, говорит, да? — ехидно прищурился я.
Модест Фёдорович хмыкнул и сказал:
— Не надо ссориться, Муля. Вот зачем ты её расстраиваешь?
— А причину Дуся тебе не сказала? — нахмурился я.
— Нет, — покачал головой Мулин отчим, но, спохватившись, торопливо реабилитировал её, — я её просто даже не спрашивал.
— Мать обиделась и рассердилась на меня за то, что на свадьбу к вам ходил, — наябедничал я. — Даже в дом последний раз не пригласили войти. И в Цюрих обещали помочь к тётке уехать, а теперь всё, отмена.
— Вот оно как, — поморщился Модест Фёдорович, — Надя всегда была себялюбива. Но она не виновата, Муля. Пётр Яковлевич её больше всех любил и избаловал до невозможности. Ты должен понять.
Я развёл руками, мол, я понимаю, но поделать с этим ничего не могу.
— Помирись с ней, Муля, — вдруг требовательно сказал отчим, — она такая вот, как есть. Нужно просто принимать все её недостатки как данность.
— Так я с ней и не ссорился, — попытался донести эту базовую, простую мысль до него я, — она сама всё это раздула и обиделась. И разговаривать со мной больше не хочет. И, кроме того, что я могу сделать, если на вашу свадьбу я уже сходил?
— Ну, так придумай повод, — строго сказал Модест Фёдорович и погрозил мне пальцем, — и помирись. Да, она сама придумала, сама обиделась. Но ведь она сама и страдает. А так не должно быть, Муля. Сын не должен доставлять страдания матери, даже если это она не права. Помирись с нею.
— Но как? — вытаращился на него я.
— Ты у меня умный, что-нибудь да придумаешь, — констатировал Модест Фёдорович и добавил, — в общем, жду тебя, Муля, послезавтра у нас дома на ужин. И чтобы ты пришёл с хорошими новостями. Ты меня понял.
Я понял.
Обратно на работу я возвращался изрядно огорошенный. Мулин отчим задал мне такую головоломку, что так просто и не разрешить. Кроме того, унижаться и лебезить я был не намерен. Она не моя мать, а Мули, да к тому же ведёт себя взбалмошно и нелогично. Так с чего я должен всё это терпеть? Да и с Цюрихом вон как подвела.
Я вздохнул, представив весь тот ворох проблем, с которым сейчас столкнусь.
Но Мулин отчим абсолютно прав: сын не должен огорчать мать. Никогда. Даже, если ошибается именно она.
И хоть это была не моя мать, но я всё равно решил пойти на мировую.
Вот только как это осуществить, если меня даже на порог не пускают?
Я так глубоко задумался, что абсолютно потерял всякую бдительность. А я уже давно дошел на работу и сейчас брёл по коридору, весь в размышлениях. И закономерно столкнулся с Зиной.
— Муля! — обрадованно проворковала она, накручивая локон на палец, — ты сейчас прямо весь такой неуловимый стал…
Она сделала многозначительную паузу, вероятно рассчитывая, что я рассыплюсь в извинениях.
Но я сказал:
— Так я комсорг ведь. Знаешь, какая это нагрузка!
— Если тебе что-то надо помочь, ты говори, — защебетала она переполненным энтузиазмом голосом, а потом вдруг добавила, — Муля, а давай на танцы сегодня сходим?
Я завис. Если откажу, сославшись на занятость, она меня и завтра, и послезавтра доставать будет. Если отфутболю её — получу врага на ровном месте.
И вот что делать?
И тут вдруг в голову пришла прямо таки отличная светлая идея.
Если есть две проблемы, которые нужно решить, то почему бы не совместить всё это и пусть эти две проблемы решают друг друга.
И я сказал:
— Зина, сегодня я точно не смогу, у меня дела ещё. Давай я тебе завтра утром скажу, и мы обязательно куда-то сходим?
Зина вспыхнула от удовольствия:
— Хорошо, Муля, я подожду.
— Вот и ладненько, — кивнул я, посмеиваясь в душе: если б ты знала, Зина, если б ты знала…
А дома, когда Дуся пришла ко мне с двумя торбами еды, я сказал, как бы, между прочим:
— Дуся, открою тебе страшный секрет. Только ты никому не говори, ладно?
Глаза у Дуси при слове «секрет» вспыхнули:
— Конечно, конечно, Муленька. Что за секрет такой?
— Дуся, я наверное жениться буду, — сказал я будничным голосом, злорадно наблюдая, как у неё отвисла челюсть.
— К-как? Муля, ты что? — запричитала она, — Муля, ты на ком это жениться собрался уже?
— Хорошая девочка Зина, — процитировал я киноклассика, видоизменив имя. — Любит меня.
— Но как же… — пролепетала полностью деморализованная Дуся. — А что говорят Модест Фёдорович и Надежда Петровна?
— Ничего они не говорят, — с концентрированной печалью сказал я, — отец занят своей новой семьёй, ему не до меня. Да и мама…