Козляткин согласно кивнул, сюжет его явно заинтересовал, так что я продолжил:
— И тогда она принимает единственно важное решение — вызывает сантехника…
По мере моего подробного пересказа всем известного сюжета про «даст ис фантастишь», лицо Козляткина багровело всё больше и больше.
А когда я закончил, шеф сидел пунцовый и не знал, как реагировать.
— Может, воды? — с чувством перевыполненного долга спросил я, в душе радуясь, что только что приобщил человека к прекрасному.
— Муля! — наконец, мощным усилием воли взяв себя в руки, раненным бизоном взревел Козляткин, — иди отсюда! И чтобы сегодня же… нет, я не зверь, завтра к концу дня черновик сценария уже был у меня на столе! Ты меня понял⁈ Нормальный сценарий! Не про сантехника!
Надо ли говорить, что дважды меня просить не надо было?
Я шел по улице домой и думал, что вот как жизнь к отдельным категориям граждан несправедлива. Взять хотя бы того же Козляткина: белая кость, чиновник с перспективой. И почему он вдруг так взъелся на бедных сантехников?
Так как Козляткин отправил меня работать над сценарием и ещё зайти в театр к Глориозову, то я пошел домой. Сначала подумаю и прикину, что делать со сценарием, а потом уже пойду к Глориозову. Они, в театре, репетируют долго. А сегодня, если не ошибаюсь, Фаина Георгиевна говорила, что у них там опять какая-то премьера.
Я вернулся в квартиру и, схватив пачку с сигаретами, отправился покурить на кухню. При этом я чутко прислушивался к комнате номер пять. Но там было тихо и казалось, всё вымерло.
Разочарованно я вытащил сигарету, закурил от конфорки и, не чувствуя вкуса, выпустил дым в форточку.
— Муля! А что это ты не на работе? — удивлённо спросила Белла, вплывая на кухню могучим ледоколом.
Этим утром она была в старом линялом халате, на лице толстый слой жирного крема нежно-зеленоватого оттенка, а папильотки она сняла, но расчесаться не успела и волосы торчали сейчас вертикально вверх.
Каюсь, в первый миг, увидев её, я содрогнулся — она напоминала привидение или утопленницу после праздника «Ивана Купала».
Тем временем Белла, не дожидаясь ответа, подошла к конфорке и тоже прикурила:
— У тебя всё нормально? — задала она общепринятый вопрос, просто так, без интереса.
Так как я был весь в заботах, то ответил несколько не так, как следовало по этикету:
— Не нормально у меня, Белла, — сказал я и опять затянулся.
— Что? Что случилось? — взволновалась Белла, — Чем я могу тебе помочь?
— Даже не знаю, — ответил я.
Я посмотрел на Беллу и подумал, эх, была, не была, и кратко рассказал ей о ситуации с проектом. Конечно же, не вдаваясь в подробности и взяв у неё клятву о неразглашении.
— Ого! — констатировала Белла и задумалась.
Так, в задумчивости, мы с нею молча докурили и разошлись по своим комнатам.
Зря рассказал.
Я сидел за столом и пытался починить свой старый будильник, когда в дверь постучались.
Вздохнув, я крикнул:
— Открыто!
Дверь распахнулась, и в комнату вошли… Белла, Муза и Фаина Георгиевна.
Они все имели скорбно-торжественный вид.
— Муля, — сказала Фаина Георгиевна, — мы хотим помочь тебе со сценарием. Каждая из нас, так или иначе, служит или служила, искусству. Так что можем быть полезны. Тем более одна голова хорошо, а четыре — лучше.
Я укоризненно посмотрел на Беллу. Та с независимым видом пожала плачами и сделала вид, что она не при делах.
Ну, ладно, дареному коню, как говорится…
— Сделать вам чаю? — спросил я, — Дуся в холодильнике запеканку оставила. Творожную. С изюмом.
Дамы явно ничего не имели против запеканки, так что пришлось мне раскочегаривать примус и делать чай.
— Как вам такой сюжет? — сказала Белла, — «Советский дирижер Степан Иванов приезжает в Белград, чтобы поставить совместный концерт. Югославская скрипачка Любица Джукич настаивает, что народные мотивы нужно играть „с огнём“, а не по нотам. Во время репетиции дирижер, пытаясь дирижировать, случайно запутывается и падает в оркестровую яму. Любица смеётся: „Ваши руки танцуют, а музыка спит!“. В финале они играют марш…».
— Бред какой-то, — проворчала Злая Фуфа, — «Ваши руки танцуют, а музыка спит!» — а сценарий, видимо, вообще в коме! Надо бы вызвать санитаров с уколами для автора!
— А мне кажется, очень даже так… живенько… — пискнула Муза.
— Конечно живенько! А марш в финале — просто идеально! — фыркнула Злая Фуфа, — Он прекрасно заглушит стоны зрителей, которые досидели до конца этого безобразия. Хотя, возможно, это марш похоронный — для тех, кто умер от эмоций при просмотре фильма!