Ну что ж, посмотреть это будет поучительно.
Мы уселись в партере и принялись смотреть. Так как расстояние до сцены было совсем небольшим, то было слышно, как тяжело прыгает подтанцовка, как пыхтит прима, и едкий запах трудового пота от танцоров и артистов доносится аж сюда.
Кроме того, доски пола сцены скрипели и когда тучный мужик, который изображал, по всей видимости, главного героя, проскакал по сцене галопом, доски чуть не вылетели из пазов.
Я демонстративно похлопал. Валентина несмело подхватила и вяло поаплодировала тоже.
Артисты начали на нас оглядываться.
Валентина смутилась и семафорила мне взглядом, а я смотрел на сцену и безмятежно улыбался.
Наконец, моя уловка сработала. Кто-то сбегал и донёс.
— Что здесь происходит? — Завадский гневно чеканя шаг, вошел в зал. Увидел меня, вспомнил о срочных делах и торопливо вышел обратно.
А я спросил у Валентины:
— Нравится тебе театральная жизнь? Хочешь быть актрисой, на пример?
Валентина скривилась и отрицательно помотала головой.
— Тогда пошли отсюда.
И мы вышли из театра.
— Будем искать дальше. Продолжим поиски завтра.
Мы расстались на позитивной ноте, и я пошел домой.
К себе на квартиру я заходил в превосходнейшем настроении. Даже если женщины не придумали ничего, то я сам за ночь сейчас накидаю, варианты у меня есть.
— Ну что там у нас? — с улыбкой спросил я их, когда вошел в комнату Беллы.
— Да вот, что смогли, то написали, — со смущённой улыбкой сказала Рина и протянула мне стопку исписанной бумаги.
Фаина Георгиевна, Муза и Белла захихикали и переглянулись.
Я взглянул, и мои глаза полезли на лоб!
Глава 26
Но прочитать я, увы, не успел. Прибежала Дуся с запиской от Мулиного отчима.
— Он аж с лица спал! — посетовала она, заламывая руки.
У меня душа в пятки ушла:
— Что-то с Машей? С ребёнком?
— Нет, славатебегосподи! — мелко перекрестилась Дуся. — Закрылся в кабинете и всё что-то пишет, пишет. Даже ужинать не стал. И с Машенькой не разговаривает. А когда она постучалась, он так рявкнул, что она даже потом плакала. А разве ж так можно?
Я развернул листочек. Там, чётким почерком Модеста Фёдоровича было написано:
«Муля. Завтра с утра очень прошу тебя прийти в наш Институт. Будет Учёный совет».
И всё. Больше ни слова.
— Он что-то просил тебя передать? — спросил я Дусю.
Но та, расстроенная, только крутила головой. Ничего путного от неё добиться было невозможно.
Я извинился перед дамами. Они, разочарованные, спорить не стали, видели, что не до того, и ушли. Хотя Рина Зелёная вроде как обиделась, остальные-то к моим закидонам привыкли уже. Но я клятвенно пообещал, что всё изучу, соберу их, и мы продолжим обсуждение.
Это ночь я почти не спал от переживаний. Кроме того, работал.
Учёный совет назначили на раннее утро. Я, как штык, был вовремя у дверей Института.
— Сюда, — тихо сказал Модест Фёдорович и провёл меня в правую часть помещения.
Я присмотрелся к Мулиному отчиму. Он был бледен, под глазами залегли тёмные тени. Но при этом он был собран и серьёзен, как никогда.
Я не стал спрашивать, зачем он вызвал меня. Видно же было, что ему нужна поддержка. Пусть и моральная.
— Ты как? — также тихо спросил его я.
— Да ничего, — попытался усмехнуться он. Видимо, мой взгляд был более, чем красноречив, потому что он пояснил, — я просто не спал этой ночью, Муля. Доклад готовил. Всё хорошо.
Ну, раз доклад, значит, не всё так печально. Зная Мулиного отчима, я уверен, что какой-то козырь в рукаве он припрятал.
Но при этом я заметил, как Модест Фёдорович бросил взгляд на дверь зала, и тревожная складочка прочертила его лоб.
Зал заседаний, где сейчас будет проходить Учёный совет, был расположен совсем в другом крыле, не там, где я в прошлый раз защищал Машеньку. В отличие от того зала, это было мрачное помещение гораздо больших размеров, насквозь пропитанное запахом пыльных книг и плесени. А ещё здесь было сыровато и потому холодно. Во всяком случае, я сразу продрог и всё никак не мог согреться. Сам же зал напоминал амфитеатр: ряды дубовых скамей, портрет Сталина в золочёной раме над президиумом и тяжёлые бордовые шторы, скупо пропускающие свет. Электрические лампочки находились где-то высоко-высоко и освещения особо не добавляли.
Заседание должно начаться через пятнадцать минут, но казалось, весь коллектив Института собрался здесь уже давно. Часть была одета обычно, часть — в белых халатах. Все галдели, шумели, правда, галдели и шумели интеллигентно, но всё равно в общем шуме понять что-либо было невозможно. Издалека я увидал Зинаиду Валерьяновну. Она была серьёзна, сердито поджимала губы и периодически хваталась за сердце, когда думала, что никто этого не видит.