Модест Фёдорович, уже не пряча тревожный взгляд, не отрываясь, пристально смотрел на дверь.
Попов, не скрывая ликующей улыбки, поднялся к трибуне. Он был счастлив.
И тут дверь скрипнула — я повернул голову: в зал тихо, почти на цыпочках, вошел Фёдор Фёдорович. Под мышкой он нёс пухлую папку. В нарушение всех приличий, он прошел через весь зал, игнорируя недоумённые и возмущённые взгляды учёных, и сел рядом с Мулиным отчимом.
Они переглянулись, и папка тут же перекочевала в руки Модеста Фёдоровича.
Тем временем Попов делал доклад. Он был краток и напыщен: бесконечное упоминание «передовых идей», «трудового коллектива» и даже намёк на «поддержку Партии». Зал аплодировал сдержанно — многие знали о скверном характере Попова, и возражать не решались.
— Благодарю, — важно кивнул Попов, уже поворачиваясь к своему месту, но председатель поднял руку:
— Есть вопросы по кандидатуре докладчика? Или к самому докладу?
Все молчали.
И тут, в звенящей тишине встал Модест Фёдорович. В зале замерли — и его тихий, чуть хрипловатый голос, прозвучал как гром:
— Разрешите прокомментировать, товарищ председатель. Под протокол.
Попов замер, бледнея.
Председатель, нахмурившись, нехотя кивнул: даже он не посмел нарушать протокол.
— Товарищ Попов, — Мулин отчим вышел к трибуне, не глядя на оппонента, — в своём докладе вы упомянули, что начали исследования вермикулита в 1949 году. Однако… — он открыл папку и достал исписанный листок, — вот мои записи от марта 1948-го, где подробно описана вся методика синтеза. Здесь же подпись лаборантки Анны Петровны Швецовой, подтверждающей, что черновики хранились в моём кабинете. Она вела у меня все лабораторные журналы. Они пропечатанные и подшитые, кстати. Печати заверены Учёным секретарём.
Шёпот пробежал по залу. Попов вскочил:
— Это клевета! Вы пытаетесь…
— Кроме того, — Модест Фёдорович перебил его, повысив голос, — ваш «новаторский подход» основан на данных, которые уже внедрены в работу нового Научно-исследовательского института химических технологий. — Он положил на стол устав НИИХТ с визой Госплана. — Здесь, в разделе «Перспективные разработки», указан расширенный метод экстракции лития, включающий ваш… то есть мой вермикулитовый синтез. С поправками, разумеется. Согласовано лично Президентом Академии наук СССР Сергеем Ивановичем Вавиловым.
Он обвёл взглядом притихший от таких новостей зал и добавил:
— И ещё. У меня на руках есть докладная записка лаборанта Ирины Барановой. Она заменяла у нас заболевшую уборщицу и работала ещё и по вечерам, — он вытащил листок бумаги из папки и показал всем, — так вот, она утверждает, что в ноябре застала вас, товарищ Попов, в моём кабинете. Это было поздно вечером. На вопрос, что вы делаете, вы ей ответили, что я попросил взять там у меня справочник по коллоидным растворам. Но, во-первых, вы сами знаете, что я никогда вас об этом не просил, и вообще не пускаю никого в свой кабинет. А во вторых, справочник по коллоидным растворам всегда есть в библиотеке в свободном доступе. Зачем же вы там были, а, товарищ Попов? Что искали?
Зал взорвался. Кто-то крикнул: «Позор!», кто-то требовал проверки.
Председатель, стуча линейкой по графину, пытался восстановить порядок.
Попов, обхватив голову руками, бормотал: «Это провокация…», но его голос тонул в гуле. Фёдор Фёдорович, сидевший с каменным лицом, вдруг встал и добавил:
— Товарищи! Раз уж речь зашла о новом институте, то я, как его директор, предлагаю проголосовать за включение разработок Модеста Фёдоровича в государственный план на следующий год. Это, несомненно, укрепит оборонную мощь нашей державы.
— Поддерживаю! — раздался голос с задних рядов.
Я оглянулся — Зинаида Валерьяновна.
— Голосуем! — председатель, поняв, куда дует ветер, резко махнул рукой.
Когда подсчитали голоса, Попов, не дожидаясь конца заседания, выбежал из зала, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла. Его триумф обернулся крахом: вместо почётного звания и премии — публичный скандал, а в протоколе появилась запись о передаче всех материалов по вермикулиту в новый НИИХТ.
После заседания Модеста Фёдоровича окружили коллеги. Пожимали руки, хлопали по плечу, а председатель даже пробормотал: «Надо же, Бубнов, а я считал вас тихоней…».
Фёдор Фёдорович, стоя в стороне, держал папиросу, но в уголках его глаз светились редкие искорки удовлетворения.
— Ну что, Муля, — сказал он позже, когда мы втроём вышли на воздух, — теперь твой отец не в Киргизскую ССР сбежит, а будет научным руководителем целого института. И Попову хоть в Заполярье подавайся — здесь его больше не потерпят. Такой скандал славный вышел.