Я был всего лишь подростком, и приглашение в «Почему бы и нет» мне показалось немыслимой честью, которая поднимала меня до звания подлинного мужчины. Ах, милые годы отрочества! Сколь же мы жаждем скорее покинуть их и с каким сожалением оглядываемся назад, даже еще не пройдя половины жизненной гонки! Впрочем, к радости, охватившей меня тогда, примешивалась ложка дегтя: во-первых, тревожила только мысль о том, как отреагирует моя тетя, узнав, что я побывал в «Почему бы и нет», а во-вторых, охватывал трепет перед Элзевиром Блоком, который и раньше-то отличался суровым нравом, а после гибели Дэвида стал в тысячу раз суровее и мрачнее обычного.
«Почему бы и нет» было ненастоящим названием таверны. На самом деле она называлась «Герб Моунов». Моуны, как я раньше уже говорил, владели некогда всей деревней, но процветание их ушло в прошлое, а вместе с этим кончилось и процветание Мунфлита. Руины поместного дома серели на склоне холма над деревней, Моуновские богадельни в центральной части улицы стояли опустевшими квадратами. Герб Моунов, подписанный их фамилией, можно было увидеть везде, от церкви до таверны, и на всем, где он был, лежала печать упадка и разрушения. Тем не менее я позволю себе здесь подробно его описать, ибо знак этой семьи для меня очень важен и, как вам впоследствии станет ясно, печать его сопровождала всю мою жизнь, и мне не расстаться уж с ней до самой могилы.
Поле герба было белое или серебряное, а на нем чернел большой игрек, который я и называл игреком, пока не услышал от мистера Гленни, что это совсем не «игрек», а так называемый в геральдике вилообразный крест, хотя выглядело это как толстенный игрек, две расходящиеся линии которого доходили до верхних углов щита, а нижняя упиралась в его основание. Взгляд на нее натыкался в деревне везде, куда ни посмотришь. Герб высечен был на камне особняка, камне церкви и на деревянных предметах в ней, на множестве домов и, конечно же, нарисован на вывеске над входом в таверну. И каждый житель округи знал, что это знак Моунов и что именно бывший землевладелец однажды в шутку назвал таверну «Почему бы и нет», и к ней с той поры это прозвище прочно прилипло.
Зимними вечерами я иногда останавливался подле нее, слушая пение тамошних завсегдатаев. Репертуар у них был излюбленный моряками с запада. Пели «Камень-уточку», или «Сигнальте ожидающим на берег», или прочее в том же роде. Смысл этих песен оставался для непосвященных весьма туманен, потому что пели их в основном не с начала и редко допевали до конца, зато дружно подхватывали следом за запевалой припевы. Сильно в таверне не напивались. Элзевир Блок и сам никогда не перебирал через край, и гостей удерживал от подобного, но в те вечера, когда у него начинали петь, помещение наполнялось столь сильным жаром, что оконные стекла затягивала испарина, и мне снаружи переставало быть что-либо видно. Когда же случались там тихие вечера с малочисленной публикой, я мог следить сквозь щель между красными занавесками, как Элзевир Блок и Рэтси играют возле горящего очага в трик-трак, устроившись за малярным столом. На том же столе Блок позже готовил к погребению тело сына. Несколько человек подобралось тогда под покровом ночи к окну, и им было видно, как он пытался отмыть от запекшейся крови русые волосы юноши, стонал и разговаривал с безжизненным телом, и сын по-прежнему мог его понимать. С тех пор пили в таверне еще меньше, ибо Блок делался все более молчаливым и угрюмым. Он и раньше-то не особо старался обхаживать посетителей, а теперь вовсе кидал на каждого приходящего свирепые взгляды, сильно тем поспособствовав сложившемуся у мужчин суждению, что «Почему бы и нет» нехорошее место и куда предпочтительнее «Три вороны» в Рингстейве.