Весною в гнёздах юркого чёрного муравья происходит оживлённое строительство. Один за другим вереницею поспешно мчатся наверх чёрные труженики, и каждый в челюстях несёт комочек земли. Выскочит наверх, бросит ношу и опять исчезнет под землю. И так без передышки весь день с утра до вечера. Вскоре над входом в муравейник, обычно у основания густого кустика серой полыни, вырастает земляной холмик.
Что это? Наверно, обычное строительство подземных галерей и выброс наружу строительного материала. Нет, не совсем так! Одновременно с расширением подземных галерей происходит строительство прогревочных камер.
Наступает вечер. Работа прекращается. В холодную ночь муравейник погружается в сон. Утром на земляной холмик падает роса, и его поверхность становится чуточку влажной. А когда поднимается солнце и высушивает холмик, сверху на нём образуется корочка подсохшей земли и крыша прогревочной камеры готова. Тогда снова выскакивают из-под земли юркие муравьи и опять начинают насыпать сверху землю на вновь образовавшуюся крышу. Так в несколько дней образуется многоэтажный дом, поддерживаемый множеством колонн из стеблей полыни, и в самых верхних и тёплых этажах прогреваются яички, личинки и куколки.
Попробуйте разломать несколько таких многоэтажных домов. Сколько там поналожено яичек, личинок и куколок! Только не стоит слишком усердствовать. Уж очень жаль разрушать постройку, с таким трудом возведённую маленькими строителями.
Этих бабочек называют шелкопрядами за то, что гусеницы, собираясь окуклиться, плетут шелковистый кокон. А слово «походный» прибавляют, желая подчеркпуть, что, кроме того, гусеницы всегда передвигаются друг за другом колоннами, как в настоящем военном походе.
В Советском Союзе известны дубовый и сосновый походные шелкопряды. Название их говорит, на каких растениях гусеницы питаются. Оба шелкопряда — типичные жители леса. Никто ещё не знает, что есть походный шелкопряд и в пустыне, где нет никаких деревьев.
Пустынных шелкопрядов я нашёл не сразу. Всё началось с загадки. Это было и начале лета, на холмах пустынного хребта Анрахай, среди невысоких холмов, поросших низенькой и пахучей серой полынью. Красное и большое солнце садилось в дымке за горизонт, раскалённая почва ещё пылала жаром, но уже чувстновалась лёгкая прохлада, и в воздухе стали появляться терпеливо ожидавшие спасительной ночи разные насекомые. Косые лучи солнца отражались от чего-то красными зигзагами, причудливо извилистыми и странными.
Не будь заходящего солнца я, возможно, не обратил бы на полосы внимания и прошёл мимо. Извилистые полосы были очень красивы и представляли собою густые ленты из тончайших паутинных нитей. Они то шли широким потоком, то разбивались на несколько мелких рукавов и снова соединялись вместе. Иногда от широкой ленты в сторону отходил тупой отросток. Местами, где прошли дикие бараны-архары, лента прерывалась следами животных.
Кто сделал такие ленты, я не знал, но хорошо их запомнил и в следующую же весну поспешил на пустынные холмы хребта Анрахая, поросшие душистой серой полынью. Весна была в полном разгаре, но красные тюльпаны и маки уже отцветали. На смену им пришли другие цветы.
Мне не пришлось долго заниматься поисками. На серые полосы паутинных дорожек я натолкнулся очень быстро. Они почти всегда начинались с какого-нибудь небольшого кустика. Здесь, оказывается, произошло пробуждение гусеничек, выход их из яичек и первые солнечные ванны. Гусенички, а их было по двести-пятьсот штук, всё потомство одной бабочки-матери, родные братья и сёстры, тут же питались на кусте и линяли. Многочисленные серые сморщенные шкурки с блестящими чехлами головок были раскиданы по паутинной ткани.
Отсюда же, с этого кустика, гусеницы отправлялись в своё первое путешествие по пустыне, плотной колонной, как самые настоящие походные шелкопряды. Вначале пускались в путь наиболее смелые и крепкие, за ними следовали все остальные. Каждая гусеница тянула за собою паутинную ниточку, и от множества нитей получалась превосходная гладкая шёлковая дорожка.
На пути гусенички объедали листочки серой полыни, охотно обгладывали и другие самые разнообразные растения. Движение колонны не было быстрым. Проделав за один-два дня несколько метров пути, гусенички сбивались в кучу и собирались вместе одним тесным клубком. Гусенички быстро росли, старая и неподатливая одежда становилась тесной, и наступала пора линьки. В большом тесном скоплении, по каким-то причинам, это было делать выгоднее, чем в пешем строю.
Здесь в скопище не все благополучно заканчивали облачение в новые наряды. Кое-кто из больных погибал, оставаясь висеть жалким комочком. Некоторые же почему-то не успели перелинять, не могли поэтому отправиться вместе со всеми, безнадёжно отстали и торчали здесь же, жалкие, вялые и беспомощные. Одиночество оказывалось губительным для гусеничек пустынного походного шелкопряда.
Там, где кончалась широкая паутинная лента, по которой мы проследили место рождения гусеничек, походы и остановки для линьки, располагалось и всё их многочисленное общество. Теперь в разгаре весны гусенички сильно подросли, были каждая не менее пяти-шести сантиметров длины, в элегантном бархатном одеянии пепельно-голубого, как серая полынь, цвета со светлыми поперечными полосками. Вдоль спины гусениц тянулись яркие узкие оранжевые ленточки, по самой же средине между ними на спине находилась самая красивая нежно-голубая полоса.
Скопище гусеничек вытянулось в длину около двух метров и издалека напоминало собою толстую змею. Периодически лента стягивалась и комок: происходила небольшая остановка на вкусном кустике молочая. Вскоре от кустика молочая оставался жалкий скелет, колонна выстраивалась вновь и ползла дальше, оставляя позади шёлковую дорожку.
Иногда кое-кто сбивался с пути и начинал прокладывать боковую дорожку, а у колонны появлялся вырост. Отъединившиеся в сторону гусоницы вскоре обнаруживали разрыв с главной компанией и, повернув обратно, догоняли ушедших вперёд.
Движением колонны управляло два основных правила, их строго придерживались все члены большой семьи: первое правило — обязательно двигайся вперёд и прокладывай путь, если только кто-либо идёт сзади и слегка подталкивает; второй закон — непременно следуй за кем-нибудь, если сам не делаешь новую дорогу.
Если гусеница, идущая впереди колонны, ушла слишком далеко или же уклонилась в сторону от общего потока и её никто сзади не подталкивал, она вскоре же поворачивала обратно и присоединялась к остальным. Если гусеница отставала от всех, ей не за кем было идти по пятам, она старалась всеми силами догнать ушедших вперёд.
Без соблюдения этих правил движение колонны казалось немыслимым, так как всякое нарушение устава похода привело бы к большой сумятице. Был строг и распорядок дня походного шелкопряда.
Весь день происходило движение колонны, еда по пути, или небольшие привалы на лакомых растениях. К вечеру колонна сбивалась в кучу на каком-нибудь кустике, и гусеницы, поникнув книзу головами, погружались в сон. Утром, как только тёплые лучи солнца падали на сонное сборище, происходило дружное пробуждение, и поход начинался сызнова.
Походный пустынный шелкопряд не особенно многочислен в полынной пустыне. Но местами его немало, а серые дорожки протянуты во всех направлениях. Иногда случайно пути разных колонн совпадают. Тогда происходит объединение и шествие гусениц принимает внушительные размеры и издалека становится похожим на большую змею-удава.
В тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году в предгорьях хребта Ллтынь-Эмель возникла паника среди работавших в поле колхозников. Один из них увидел в поле громадную змею. Испуг был так велик, что никто не решился пойти посмотреть на место, где было встречено совершенно необычное для здешних мест пресмыкающееся. Возможно, за змею была принята одна или несколько объединившихся семей походного пустынного шелкопряда.