А какая замечательная в том же номере статья Ивана Дзюбы - о чеченской войне и поэме Шевченко "Кавказ"...
Да, будущность толстых журналов туманна и, скорее всего, трагична. Но только Бог не выдаст - свинья не съест. И пока толстый сохнет - худой сдохнет.
Письмо XXXIV
17 апреля 1996
Как сказал бы поэт, я себя советским чувствую заводом - оттого что постоянно недовыполняю план.
Причем нехваткой, так сказать, сырья - оправдаться невозможно: какая-никакая литература есть, и трудолюбивый обозреватель, вслух рассуждая о концепциях и художественных особенностях, всегда заработает на новую книжку.
Да и покупать книжки не обязательно: чем они дороже, тем они скучней, а литература ютится преимущественно в журналах, точно в домах, обреченных на снос. Попадаются очень приличные вещи: "Мне ли не пожалеть..." - роман В. Шарова в прошлогоднем декабрьском "Знамени", повесть М. Арбатовой "Опыт социальной скульптуры" - в январской "Звезде", повесть И. Фридберга "Здесь я!" - в январской же "Дружбе народов"...
Но эта весна, эта весна тоски... Общество живет рассеянно и наспех, словно больной, которому через несколько недель предстоит решающее обследование: анализы покажут, просто ли злокачественная опухоль его пожирает или что-нибудь еще страшней; не любопытство, а тень бессмысленной надежды на чудо держит как бы в ожидании, хотя ждать заведомо нечего. И не тяжко читать лишь детективы. А еще захватывают рассуждения о болезнях, сообщения о медицинских открытиях, лекарственных средствах, чудодейственных диетах.
В ноябрьской прошлого года "Звезде" доктор технических наук Ю. Петров удивительно ясно растолковал: отчего Россия так плохо себя чувствует. Оказывается, все дело - в обмене веществ. Военные расходы в размере 6 % от валового продукта разоряют любое государство и ухудшают его обороноспособность. Из благополучных стран только США тратят на военные цели эти самые 6 % - и очень рискуют.
"А в СССР и в России, - пишет автор, - начиная с 1975 г. и до самого 1994 г. тратили на военные расходы 25-30 % валового продукта, и мы еще удивляемся тому, что и государство в упадке, и оборона ослабла до предела..."
Вот еще пара цифр из этой примечательной статьи: Вооруженные силы на территории России в 1989 г. составляли 2,8 млн человек, в 1994 - 4,8 млн, то есть 3,24 % от населения страны. (За эти же годы США сократили армию с 2189 тыс. человек до 1611 тыс. - это 0,62 % от численности населения.)
Положим, это не новость, что насчет сокращения вооруженных сил все всё врут. Но спрашивается: вранье ли, что армия при этом не укомплектована и облавы на призывников необходимы? Оказывается, это как раз правда. Необыкновенно доходчивым примером Ю. Петров объясняет, в чем дело:
"Сухопутные силы Франции насчитывают 270 тысяч человек, и они разделены на 7 дивизий. На каждую дивизию приходится по 36,5 тысячи человек. Учитывая части корпусного и т. п. подчинения, это - нормальная цифра. А сухопутные силы России насчитывают около двух миллионов человек и имеют 269 дивизий. На одну дивизию приходится менее 7,5 тысячи человек. Конечно, такие дивизии не укомплектованы и не боеспособны, но кто же мешал сократить их число до 50 и уже одним этим сразу укрепить оборону страны? Мешало одно: меньше дивизий значит, меньше генеральских должностей, и, чтобы избежать этого, генералы упорно противятся любой реформе армии..."
Ну и так далее. Следуют выводы - очень простые, логически безупречные, - а что толку? Диагноз неоспорим, прогноз не безнадежен, пациента еще не поздно спасти, - да только ни за что на свете не откажется он от своего нынешнего, самоубийственного образа жизни.
Даже название статьи Ю. Петрова, очень невинное: "Пора осознать свое место в мире", - слишком для многих прозвучит нестерпимой насмешкой. Чего это ради - осознавать мир, когда мир можно просто уничтожить, рухнув на него необозримой могильной плитой?
Стало быть, болезнь глубже. В январской "Дружбе народов" - статья Б. Диденко "Цивилизация каннибалов" (чудная игра названий!) тоже кое-что проясняет.
Древняя практика людоедства будто бы привела к разделению человечества на четыре вида. "Два из них являются хищными, притом - с ориентацией на людей!" - пишет автор. Он утверждает, что потомки хищников (у них особенная структура коры головного мозга!) преобладают среди начальства, и предлагает методы опознания: "по жестокому или хитрому выражению глаз, по естественному, не наигранному властному поведению"...
Власть хищных смертельно опасна, но что же прикажете делать с ними? Отстранить "от любой работы с людьми", - предложено в "Дружбе народов". Тоже рецепт многообещающий.
Письмо XXXV
27 апреля 1996
"Если чем и оправдается XX век перед Богом, так это русской поэзией". Странная эта мысль принадлежит Анатолию Стреляному - вообще-то не пустослову - и поставлена как бы эпиграфом на суперобложке монументальной антологии "Строфы века". Составитель тома - Евгений Евтушенко, научный редактор - Евгений Витковский. Тысяча с лишним страниц, восемьсот семьдесят пять поэтов (это если считать, что Гумилев - поэт, и Родов - поэт, а с Катаевым и Кобзевым их четверо, и так далее), вес - килограмма три, о цене лучше не думать.
Книга - навсегда, обойтись без нее специалисту и любителю впредь почти невозможно (простой читатель вроде меня - выпросит у знакомого на несколько дней), трудолюбие и добросовестность составителя - выше любых похвал, заслуга его перед историей литературы - буквально бессмертная. Имя Евгения Евтушенко в будущем веке станет наравне с Ежовым и Шамуриным - составителями другой знаменитой антологии, доставившей когда-то столь многим столько счастья.
Похожа ли антология на русскую поэзию? Похож ли ботанический музей на растительность планеты? Вопрос бесплодный, неразрешимый, осложняется вдобавок тем, что научная полнота и художественная ценность ничего общего между собой не имеют. Полевая былинка красотой не уступает какой-нибудь гордой пальме, а несравненных стихов вообще мало на свете - и в этой книге тоже. Составитель попытался выбрать лучшее даже у слабых авторов, его своеобразному вкусу можно довериться - до известной степени, конечно, - и этого достаточно (несколько раз, впрочем, он явно сплоховал: с Брюсовым, например, или с Верой Инбер, - ничего не поделаешь, такие просчеты неизбежны).
По-настоящему неприятный, причем бросающийся в глаза недостаток у антологии только один: многовато в ней прозы Евгения Евтушенко; то есть предисловия необходимы, - но слишком забавный у сочинителя предисловий слог:
"Из почек комсомолии вылупились птенцы, пожравшие тех, кто делал эту революцию".
О Бунине сказано: сын мелкопоместного помещика. О Набокове: сын крупного царского юриста. О Чурилине: "был по матери крестьянином, по отцу евреем"... Так обстоят дела с генеалогией. И в психологии творчества у Евгения Евтушенко собственная система. Вот Ходасевич:
"Отец был польским незнаменитым художником, мать - наполовину русская, наполовину еврейка. Может быть, от этого в нем всегда был и некоторый "шляхетский гонор" и, с одной стороны, чувство еврейской униженности, а с другой стороны, чувство национальной гордости за русскую культуру..."
А вот Ахматова: "была дочерью морского инженера и провела большую часть детства в Царском Селе, и, может быть, поэтому ее стихам свойственна величавая царственность".
Неплохо и с политической философией - целая россыпь афоризмов. Например:
"Государство и совесть - это не одно и то же, если государство попирает совесть".
Навязывать читателю подобные сентенции - не совсем вежливо, но ничего не поделаешь: составитель чувствует себя героем антологии: как бы расхаживает меж восковых фигур. Поневоле мы вынуждены узнавать поразительные вещи не только про Ахматову ("гордый плач") или про Кузмина ("иронический гомосексуализм"), - но и, прежде всего, - про Евгения Евтушенко.
"В 1968 году, когда брежневские танки пересекли границу Чехословакии, я написал протест правительству и ожидал ареста. Однажды утром раздался звонок. Я открыл дверь и увидел веснушчатого молоденького солдатика. Он протянул мне мою книжку, пробитую пулей, с запекшейся кровью на обложке. По трагическому парадоксу книга называлась "Шоссе энтузиастов". Этот маленький сборник был в грудном кармане нашего танкиста, который, после того как нечаянно раздавил гусеницами танка чешскую девочку, застрелился. Он убил себя сквозь мою книжку".