— Ладно, прощаю, — проявил Эрвин великодушие и отставил большущую кошку в сторону, — давай сделаем зарядку и пойдём завтракать.
Эрвин одним прыжком выскочил из кровати, влил каплю сiлы в постель, и та мигом пришла в порядок — колонии пушистых бактерий очень любили сiловую подпитку. Эрвин вздохнул. Он как добрый хозяин всегда подкармливал свои растения и животных, не жадничал. Да и сiлы у него было на двоих, а тратить некуда.
Вздохнул, покрутил шеей разминаясь и упал на пол.
Перекат, стойка на лопатках, мостик. Покрутиться на голове в одну и в другую сторону. Вскочить, пара выпадов против невидимого противника. Упор лёжа, стойка, отжимания. Примерно на двадцатом на спину осторожно забралась Арта, балансируя при движениях хозяина и вцепляясь в его одежду острыми когтями.
Эрвин улыбнулся и сморгнул пот, продолжая упражнения — он знал, что рысь не обиделась по-настоящему, а рысь знала, что хозяин не по-настоящему сердился на неё. Это был их привычная игра, за которую человек был благодарен своей питомице.
Иногда, как сегодня, он думал о том, как начиналось бы его утро, если бы Арта не держала бы его в тонусе своими внезапными нападениями. Как было бы тоскливо открыть глаза и увидеть знакомый до боли потолок, хоть и ни в чём не виноватый, но ненавидимый глухой, придушенной ненавистью, увидеть в большом окне знакомый зеленоватый свет Звезды, проникающий через зелень родного Леса. И не радоваться всему этому, лежать на упругой пене колонии постельных бактерий и раскисать от жалости к себе, от безделья, от одиночества.
А иногда, после очередного утреннего нападения, Эрвин размышлял, пытаясь найти систему в этих наскоках. Зверушка иногда изобретала что-то новое, а иногда использовала уже опробованное раньше. Как она выбирала, с какого способа начать день, было непонятно. И сколько Эрвин ни пытался предугадать, ещё ни разу не преуспел.
Окончив зарядку, прямо так, с рысью на спине, пошёл к душу. Зверь, поняв, куда направляется, мягко и неслышно, несмотря на свой немалый вес, соскочила на пол, подошла к лестнице с явным намерением спуститься и мяукнула-проскрежетала, с укором глядя на человека. Мол, пока ты тут балуешься, капризничаешь, тратишь воду, бедная рысенька умирает с голоду. Села и выразительно глянула вниз, а потом перевела вопросительный взгляд на человека.
Но Эрвин только улыбнулся и нырнул за загородку душа. Дёрнув за висюльку, стал под прохладные, освежающие струи. Сначала это было приятно, но вода всё лилась и лилась, оставаясь всё такой же прохладной.
Нос, уши и руки стали мёрзнуть. И, хотя брюхо душевого зверя почти уже не свисало из отверстия в потолке, воды в полостях было всё ещё много. Было жалко терять столько ценной влаги, и потому расточительный хозяин влил целую струйку сiлы в душевого. Тот довольно хрюкнул и содрогнулся, а вода заметно потеплела, и Эрвин под конец даже согрелся.
Собирая лишнюю влагу с тела большим куском улиточного молчала, он вспоминал те времена, когда душевой зверь был совсем маленьким. Тогда воды едва хватало умыться и набрать кувшин для питья на весь день. В груди у Эрвина зашевелилось что-то теплое и пушистое.
Когда друзья только-только привезли двоих душевых зверей, они был маленькими, с ладонь взрослого мужчины. Это вынули из корзины и его глаза-щелочки подслеповато смотрели на непонятный мир, большой рот чмокал толстыми губами, а сам сонно тянулся к Эрвину, взмокшему после пробежки по Лесу, своей влажной кожей заставляя малютку волноваться.
И отверстие тогда в крыше сделали маленькое, чтобы рыхлая полая тушка не могла провалиться внутрь. А теперь? Раздобрел водяной — на полкрыши разросся, и воду льёшь-льёшь, а она всё не заканчивается. Хорошо, что кухонный водяной так не вырос.
Эрвин боролся с жалостью к животным. Разум твердил, что перекармливать их сiлой — и младенцу известно — не на пользу, это баловство. А не мог пройти мимо и не угостить каждого. А всё оттого, что вполне представлял, насколько была бы безрадостна жизнь без них.
Мелькнула рациональная мысль искупать Арту, но пришлось отказаться от неё как от недружественной — страдающая кошачья морда, заглянувшая в душевую из-за перегородки, и новый скрипучий, наполненный укоризной крик напомнили одному медлительному человеку о его жестокости.
Не то, чтобы Эрвин почувствовал себя экзекутором, пытающим животное голодом — всё же рысь не выглядела недокормленной, — но вот чувство, что подводит друга своими задержками, заставило поторопиться. Впрыгнул в свежую одежду, а вчерашнюю побыстрее запихнул в стиральный бак: не забыть бы вечером вытащить и развесить для проветривания — стиральные бактерии оставляли неприятный кислый запах, очищая одежду.