Сама закусочная узкая, но длинная, с пятнадцатью красными виниловыми кабинками и десятью барными стульями у стойки. Пол застелен линолеумом, который, как уверен Майк, когда-то был кипенно-белым, но теперь из-за возраста и дыма окрасился в бледно-желтый.
Стены увенчаны главным достижением Оскара (как он это называет): фотографиями почти всех жителей Амории. Люди обедают в закусочной. Люди прогуливаются по улицам во время Праздника весны. Люди играют в снежки на Лонг-Марк-Хилл, закутавшись в шарфы и в шерстяных шапках. Люди смеются вовсе горло, сидя на одеялах в парке Ханичак в разгар лета. Счастливые, улыбающиеся люди. Оскар может показаться немного ворчливым, но Майка не обманешь. Он любит людей так же сильно, как и все в Амории. Это видно как белый день на тех немногих фотографиях, на которых он запечатлен с привычно хмурым выражением лица.
Там есть и несколько фотографий Майка. Майк в окружении горожан. Майк среди друзей.
Однако не имеет значения, кто еще на фотографии, потому что на каждой фотографии рядом Шон. Именно так, как нравится Майку. Шон, наверное, подразнил бы его за то, что он такой сентиментальный.
— Ну ты и нюня, — точно сказал бы он, улыбнувшись улыбкой-только-для-Майка. — Сентиментальный нюня.
Майк горько усмехается про себя и приветствует Оскара через всю закусочную. Обычно свирепый взгляд Оскара слегка смягчается, когда он кивает в сторону задней части ресторана, где находится кабинет. Он трижды постукивает по голове.
Майк хмурится. Он знает этот знак, то, что пытается сказать ему Оскар. Не медля, он быстро проходит через закусочную. Никто не пытается его остановить, хотя он все равно не позволил бы им этого сделать. В считанные секунды он выходит из главного обеденного зала и идет по небольшому коридору, останавливаясь перед закрытой дверью с окном из матового стекла с черной надписью «Служебный кабинет».
Он стучит твердо, но тихо.
— Войдите, — произносит усталый голос.
Он толкает дверь.
В этой комнате темно, шторы на единственном окне опущены, свет выключен. На столе стоит небольшой ржавый металлический вентилятор, который поворачивается то влево, то вправо, обдувая комнату слегка застоявшимся воздухом.
За столом с закрытыми глазами сидит молодой человек, слегка откинув голову назад. Он дышит глубоко и размеренно, вдыхая в течение трех секунд, а затем выдыхая в течение пяти. Майк знаком с этой техникой, потому что уже несколько раз видел, как Шон ее использует. Иногда это помогает при головной боли. Приступы боли редкие, но когда они случаются, то бывают очень сильными.
Шон не слишком бледный, так что, похоже, все не так плохо. Его кадык слегка двигается, когда он сглатывает. На лице легкая гримаса, морщинки вокруг глаз, из-за чего он выглядит старше, чем есть на самом деле. Старше, чем имеет право быть. И в свои двадцать три года Шон Меллгард не заслуживает того, чтобы так выглядеть с искаженным от боли лицом.
Майк все еще иногда чувствует себя неловко из-за своего возраста. Это было предметом разногласий между ними. Хотя, Шон не позволил ему зайти далеко в этом вопросе, оборвал, сверкая глазами:
— Теперь послушай меня, Майкл Фрейзер, — используя его полное имя, чтобы показать, насколько он серьезен. — Мне нет никакого дела до разницы в возрасте, и тебе тоже не должно быть. Я знаю, что делаю. И чего хочу. Я не ребенок, так что не обращайся со мной как с ребенком.
И на этом все закончилось, хотя чувство вины иногда появляется, даже если он единственный, кто так чувствует. Никто в Амории на них не пялится, и, насколько он знает, не шепчутся за их спинами. Это все Майк. И его уже это на самом деле больше не волнует. Конечно, бывают странные моменты, когда он понимает, что у него есть воспоминания, которые старше Шона, но такие мысли часто исчезают раньше, чем он начинает о них беспокоиться.
(Он помнит выражение удивления и восторга на лице Шона, когда он рассказал ему про воспоминания. И старался не покраснеть, когда Шон позволил рукам ненадолго задержаться на руках Майка.
— И что же это за воспоминания? — слегка улыбаясь, спросил Шон. — Воспоминания старше меня. Дурачок, конечно, у тебя есть воспоминания. У нас всех они есть, разве нет?
И тут вспыхнул румянец, которого он пытался избежать, потому что, как бы ни старался, он действительно не мог вспомнить время до того, как Шон появился в его жизни. Он держал это при себе, потому что не хотел показаться каким-то романтичным дурачком).
Так что Майк старше, а Шон моложе, и их это практически не волнует, уже нет. Потому что на каждый момент сомнений Майка, всегда есть что-то большее, что наполняет его, и это что-то – несомненно Шон.
Может, Майк не может вспомнить время, когда не знал Шона.
А может, он просто не хочет.
Он ждет, пока Шон дышит. Ждет, не сводя с него глаз.
Короткие черные волосы Шона с завивающимися кончиками хитросплетенно запутаны, будто он постоянно их ерошил. Но, учитывая, что он работает с едой, он этого не делает. Просто они так выглядят всегда: торчат во все стороны и, при этом еще и находят способ завиться вокруг ушей. Он так же худ, как Майк силен, просто подобие мужчины, но Майк знает, что это только видимость. В этих тонких костях, тонких пальцах скрыта сила. Шон ни от кого не потерпит всякого дерьма, не то чтобы ему это было нужно. В Амории в этом нет необходимости. Но если бы такое случилось, любой человек, достаточно глупый, чтобы попытаться, был бы разрезан на кусочки этим острым как бритва языком. Его ярко-зеленые глаза метали бы молнии, а на скулах заиграли бы желваки. Шон не злой человек. На самом деле, совсем наоборот. Но Шон Меллгард никому не позволит переступить через себя. И у него нет времени на всякую чушь, тем более, услышанную от Майка. Он говорит ему об этом всякий раз, когда Майк становится угрюмым и задумчивым, как это иногда с ним бывает.
Он правда красивый. Возможно, самый красивый мужчина, которого Майк когда-либо видел. Он часто ловит себя на том, что смотрит на Шона без всякой причины, думая про себя, что он мог бы ему принадлежать, если бы Майк только попросил. Это заставляет сердце неровно стучать в груди, а дыхание замереть. И он мог. Он на самом деле мог. Просто попросить. И все. Но что-то в этом есть, что-то в этом постепенно нарастающем напряжении между ними, которое он считает необходимым. Он мог бы надавить, если бы захотел, надавить и получить свое, но он думает, что лучше пусть все идет своим чередом. Медленно и уверенно, прежде чем это его поглотит.
Потому что, без сомнений, это его полностью поглотит, окончательно и бесповоротно. Для него всегда был только Шон. И всегда будет только Шон. Временами он не понимает, не может поверить, что у него может быть что-то настолько ценное. Но потом у Шона появится такое выражение лица, будто он знает, о чем думает Майк, знает, что Майк просто что-то сам себе надумал, и скажет ему остановиться, взять себя в руки.
Майк его любит, больше, чем он когда-либо сможет выразить или показать. Но он еще к этому не готов. По крайней мере, пока.
И в любом случае, сейчас не время для этого. Потому что Шону больно. Он размеренно дышит.
Майк ждет.
Но ему не приходится ждать долго.
Шон говорит:
— Привет, здоровяк, — не открывая глаз, потому что знает, кто это. Он всегда знает.
— Привет, — мягко произносит Майк.
Шон слегка улыбается.
— Один из таких дней.
— Ты в порядке? — спрашивает Майк. Он не слышал напряжения в голосе Шона, когда они говорили по телефону.
— Да. Просто к вечеру разболелась голова. Ты знаешь, как бывает.
Он знает. Возможно, лучше, чем кто-либо другой.
— Ты принял «Эркаф»?
Тартрат эрготамина, новый препарат, который ему прописал Док. Сказал, что это одна из последних новинок.
Шон пожимает плечами.
— Пару часов назад. Нужно немного времени, чтобы он подействовал. Все не так плохо, бывало и хуже.
— Хорошо, — говорит Майк. Ему не нравится, когда Шону больно.
Улыбка становится чуть шире, когда он открывает глаза. Они не налиты кровью – это хороший знак. Значит, Шон говорит правду о своем состоянии.
— Как же я рад тебя видеть, — говорит он. — Мы скучали по тебе утром.
— Мы? — спрашивает Майк.
Шон отвечает:
— Ага, мы, — будто это их шутка, понятная только им двоим.
Майк качает головой, потому что знает, что Шон пытается его отвлечь. Он обходит стол, пока не оказывается рядом с Шоном. Тот только снова откидывает голову назад и выгибает бровь, глядя на него, но Майк будто слышит у себя в голове: «Что ты собираешься делать, здоровяк?» Он старается не думать о том, как часто слышит Шона в своей голове, потому что это просто глупо и сентиментально, а все знают, что Майк не сентиментален. Ну, почти все. Шон, к большому сожалению Майка, знает правду.