Утро, конечно, встретило меня иначе. Тупая боль в висках и ноющее чувство в голове вперемешку с каким-то противным треском напоминали о вчерашнем веселье, но даже эти неприятные ощущения не могли затмить странную, но приятную волну внутреннего покоя. Будто бы весь груз, который я тащил за собой, вдруг стал немного легче. Даже потерянная память, ещё вчера вызывавшая острое беспокойство, теперь казалась не такой пугающей.
Четыре года — это значительная часть жизни.
И всё же, разве это вся жизнь?
Я всё ещё молод. У меня ещё есть время, чтобы начать всё с чистого листа. Впереди — неизведанные пути, новые встречи, ещё неисписанные страницы моей истории. В тот момент, лёжа на твёрдой, но неожиданно комфортной постели таверны, я решил для себя: прошлое, каким бы оно ни было, не определяет всего меня. Я создаю новые воспоминания здесь и сейчас. Может быть, это мой шанс выстроить что-то по-настоящему своё — без груза боли и ошибок?
Думаю, так оно и есть.
Единственное, что продолжало именно беспокоить, — это утрата опыта. Боевого, жизненного. Мышечная память сохранила основы. Я помню, как держать копьё, как выполнять базовые приёмы. Рефлексы остались, но не в полной мере. Чувство уверенности в принятии решений, способность анализировать обстановку и предугадывать действия противника — всё это стало туманным, будто исчезло вместе с воспоминаниями. Интуиция и инстинкты выручали, но я понимал, что полагаться на них — это как идти по канату с завязанными глазами. Рано или поздно я рискую оступиться.
Именно поэтому я ещё до завтрака перехватил слегка сонную Гислен и настоял на тренировке за городом, оставив остальные дела на Элинализ. Она самая надёжная из нас — порядочная и ответственная, кто, если не она?
В целом я уже готов к тому, что воспоминания могут не вернуться полностью. Элинализ в своих недавних суждениях, насчёт моего сознания, я услышал чётко и принял её слова. Не получится — значит не получится. Сейчас главное — действовать с учётом того, что у меня есть, а не застревать в размышлениях о прошлом, которое я даже не помню. Нужно строить жизнь заново, шаг за шагом. И первым делом мне предстоит восстановить свои навыки, и в этом мне поможет моя ушастая подруга.
Мы отошли недалеко от города, туда, где кончались дороги и не было любопытных глаз.
Местность здесь напоминала заброшенное пастбище: мёртвая трава, ещё хранящая на себе серебристый налёт инея, тёмные пятна промёрзшей земли, на которых вода за ночь успела схватиться ледяной коркой. Холод пробирал до костей, но вместе с тем прояснял голову. Прохладный, сырой воздух будто выветривал остатки вчерашнего вечера, прогоняя сонливость и избавляя от отголосков слабой, но всё ещё пульсирующей головной боли.
Гислен шла впереди, её шаги почти не оставляли следов на промёрзшей земле. Она всегда двигалась с той безупречной звериной лёгкостью, которая мне казалась чем-то нереальным. Хвост едва заметно покачивался из стороны в сторону, и, глядя на неё, можно было подумать, что она просто вышла на утреннюю прогулку.
— Здесь подойдёт, — бросила она через плечо, обернувшись на секунду, прежде чем свернуть чуть в сторону, туда, где деревья разошлись, оставив нас на открытом клочке земли.
Я остановился рядом, разминая пальцы, чувствуя, как воздух жалит кожу.
— После вчерашнего боя с гоблинами, — начала Гислен, крутя в руках свой меч и поправляя плечами чёрную куртку. — Я многое поняла. Ты действовал на инстинктах, как зверь. Быстро, точно, но бездумно.
Её глаза сузились, и она ткнула мечом в сторону, будто показывая что-то невидимое.
— Это сработает, если твой враг — глупое, медленное, тупое существо вроде гоблинов. Но если столкнёшься с кем-то, кто знает, что делает, с кем-то быстрым, умным… — она замолчала, но в воздухе повисло молчаливое «ты умрёшь».
Я сглотнул, не зная, что сказать. Девушка всегда говорила прямо, без обиняков, но в её тоне всё же была какая-то странная мягкость. Или, может быть, я просто хотел её там услышать.
— Ты не мечник, — продолжила она, подняв меч перед собой. — Ты копейщик. Я не смогу тебя многому научить. Это не моя школа, не мой стиль. У тебя был учитель, и я могу только предположить, как и чему он тебя тренировал.
Я почувствовал, как грудь сдавило лёгким уколом сожаления. Был ли этот учитель важен для меня? Гордился ли он мной? Я не знал. Может быть, уже никогда не узнаю.