На берегу действительно были стаи ржанкообразных. Длинноногие птицы бродили в воде, коротконогие бегали по грязи. Тысячами они взлетали вместе, сплошное мелькание крыльев. Повсюду слышны крики болотных и береговых птиц, те же, что они слышали с детства от птиц, пусть и не тех же самых видов, но очень похожих — большой улит, ходулочник, шилоноска, разные ржанки.
— А вон там кулик–сорока, — заметил Мартин. — Выразить не могу, Мэтьюрин, как я рад лежать на солончаке под солнцем, наблюдая кулика–сороку в подзорную трубу.
— Он так похож на нашего, что затрудняюсь даже сказать, в чем различие, — поддержал Стивен. — Но точно отличается от наших птиц.
— Что ж, у него на маховых перьях нет белого цвета.
— Разумеется. И клюв длиннее минимум на дюйм.
— Но я думаю, что не отличия так меня радуют, а скорее сходство!
Радость, охватившая обоих, подверглась своего рода испытанию, когда тропа, проведя их мимо трех водоемов по травянистому склону холма, отделявшего третью лагуну от четвертой — на пятачке с родником, недвусмысленно разделилась надвое. Путники спешились, дав лошадям возможность напиться и попастись. Сами же они обозревали безграничный простор сверкающей воды, простиравшийся перед ними под огромным куполом неба. Облака подгонял юго–восточный пассат. К решению они не пришли. Не помогла и попытка довериться лошадям в расчете на то, что инстинкт преуспеет там, где разум бессилен — лошади уставили на ездоков терпеливые глупые морды и ждали указаний куда идти; а ослу было абсолютно все равно. Так что броском монеты выбрали правую тропу. В конце концов, они решили, даже если тропа исчезнет, как это обычно и бывает, пока они будут следовать кромке воды, то не потеряются в пугающем буше — внизу буша не было. А если следовать по берегу на север, то обязательно придешь в Вуло–Вуло. Облегчив душевные муки, они собрали несколько необычных растений (место было само по себе исключительно интересное), нескольких жуков и почти полный скелет бандикута и отправились дальше, вспугнув группу кенгуру, когда переступили гребень холма.
Теория была неплохая, но они не сделали поправку на изломы берега, вдоль которого ехали, равно как и на то, что многие лагуны оказались вовсе и не лагунами, а глубокими, разветвленными морскими заливами. Тропа, разумеется, пропала, когда на поверхность вышел пласт песчаника, и больше ее не нашли. Может, ее кенгуру протоптали, — удивлялись путешественники, но продолжили путь в довольно радостном настроении. Их, конечно, целый день терзали москиты, зато очаровывали птицы. Потом и провизия, и время стали подходить к концу.
Неосторожный кенгуру, к которому они подкрались против ветра на туманной заре, старый крупный серый кенгуру (возможно, уже слабоумный), обеспечил их кое–какой едой, но время никак уже не вернешь. Когда со стороны берега они наконец нашли Вуло–Вуло, и с невероятным облегчением узнали его (теория подтвердилась, и они избежали бесславной гибели) по пирамиде из камней и флагштоку, описанным Полтоном, и острову Берд на северном горизонте, они, невзирая на все мольбы, не могли остаться более чем на одну ночь, не то что углубиться в леса долины реки Хантер.
— Дорогой сэр, — извинялся Стивен, — вы очень добры, но мы уже почти просрочили увольнительную. Я пообещал капитану Обри вернуться двадцать третьего. С учетом состояния наших лошадей и медлительности осла придется отправиться завтра очень рано утром. Если вы хотите помочь, можете проводить нас до того места, с которого даже простофиля не потеряет дорогу.
— Разумеется, — согласился Полтон. — Ваших лошадей сейчас растирают и лелеют двое дельцов из самого Ньюмаркета — мастера в том, чтобы ухаживать за лошадьми.
Соблюдая осторожность, Стивен поинтересовался:
— Не покажете ли мне фруктовые деревья, которые растут у вас перед домом?
В саду, где некоторые яблони странно закручивались против часовой стрелки, а мириады цикад всё еще не пришли в себя от смены сезонов, Полтон произнес:
— Мне не хватает слов, чтобы выразить всю благодарность за вашу доброту касательно моего романа. Для меня это означает свободу.
— Вы всё очень достойно выразили в письме, гораздо достойнее, чем можно было ожидать. Прошу вас, ни слова больше, лучше расскажите о Падине Колмане.
— Думаю, вы будете довольны, — улыбнулся Полтон. — Прибыл он сюда — кожа да кости, хотя добряк Редферн почти вылечил ему спину. Прибыл он, кстати, как Патрик Уолш. Кажется, именно так клерки заметают следы и запутывают дела до полной безнадежности. С тех пор отъедается. Я дал знать, что он заразный, и лично определил его в хижину для пастуха ягнят. Если вы поднимались от лагуны по реке, то видели ее. Могу я вас туда проводить?
— Если можно.
Луг был настоящим лугом: самый большой участок травы, который Стивен видел в Новом Южном Уэльсе, и по нему бродили толстые ягнята, некоторые из которых всё еще от души резвились. Посреди луга стояла хижина из дерна, крытая тростником. От ветра крышу удерживали прижатые камнями канаты. Тростник был родом из плавней на дальнем конце луга — там река впадала в лагуну, образуя маленький залив, из которого продукцию этого поселения отправляли морем в Сидней. У входа сидел Падин, напевая двум юным худощавым высоким аборигенам, стоявшим перед ним, про Конна Сто Битв.
— Рискну предположить, что вы захотите поговорить с ним, — предположил Полтон. — А я вернусь и подстегну повара.
— Это и пяти минут не займет, — заверил Стивен. — Скажу только, что могу прийти в устье реки на шлюпке двадцать четвертого или в случае непогоды двумя–тремя днями позже, но, в любом случае, после полудня. Буду краток: не хочу тревожить его дух — он и так мучительно пострадал.
Столько времени и не понадобилось, но к этому времени спутникам стало ясно, что дух Стивена тоже очень сильно затронут.
— Эти темнокожие юнцы, — поинтересовался Мэтьюрин, когда они приступили к благословенному обеду, — что сбежали, когда я подошел к ним ближе, они местные?
— О нет, — пояснил Полтон, — они приходят и уходят, следуя своему бродячему образу жизни. Но несколько человек неподалеку всегда есть. Мой кузен не позволяет с ними дурно обращаться или развращать их женщин. К аборигенам он добр, иногда дает им овцу или, что им гораздо больше по вкусу, котел подслащенного риса. Он пытается составить словарь их языка, но поскольку у них есть минимум десять синонимов для всего на свете, и все многосложные, а слух у кузена неважный, продвинулся он недалеко.
Они беседовали о том о сем: об интересных бабочках, встреченных по пути, особенно у последней лагуны, о необходимости сачка, оставленного у Райли, об изогнутой метательной палке, увиденной там же, об аборигенах. И тут Полтон спросил:
— Вы их действительно считаете разумными?
— Если определить разумность как способность разрешать проблемы, то — да, — ответил Стивен. — Наипервейшая проблема — выжить, а в таких обделенных всем краях эта проблема имеет чудовищные размеры. Они ее решили, а я — нет.
— Я тоже, — признал Полтон. — Но выдержит ли ваше определение тщательную проверку?
— Может, и нет. В любом случае, я недостаточно сообразителен, чтобы его защищать.
— Простите, — воскликнул Полтон, — вы же должны падать от усталости. Могу ли я рекомендовать горячую ванну перед сном? Котлы уже должны закипеть, и, по моему опыту, ничто так не расслабляет разум и тело.
— Боюсь, жалкие из нас получились гости, — заметил Стивен, обернувшись в седле, чтобы помахать через заросли уезжавшему Полтону, который в этот же самый момент тоже обернулся помахать в ответ, а потом скрылся за склоном заросшего бушем холма. — И даже утром я вел себя как деревенщина. Мне очень не хотелось бы, чтоб он пострадал, чтобы он всегда мог заверить, что не является частью моего плана.
— С точки зрения морали, этого он, скорее всего, сделать не сможет, ибо прекрасно знает, что мы задумали.
— Я имею в виду закон. С точки зрения дурацкой негибкости дурацкого закона я хочу, чтобы он мог письменно подтвердить: «Мэтьюрин мне никогда такого не говорил. Я ничего такого не говорил Мэтьюрину». Как по–вашему, это сапсан?
— Думаю, да, — Мартин прикрыл глаз рукой. — Самец. Левин упоминает, что они водятся в Новой Голландии.
— Эта птица, — признал Мэтьюрин, провожая сокола взглядом, — меня радует так же, как вас — кулик–сорока. — Он вернулся к Полтону: — Какой он все–таки добродушный человек. Сплошное удовольствие находиться в его компании. Вот если бы еще его зрение позволяло отличить птицу от летучей мыши. Может, будь у него микроскоп, хороший составной микроскоп с набором линз и хорошим столиком, он мог бы увлечься некоторыми малыми существами: корненожками, коловратками, да даже тлей… Знавал я одного пожилого джентльмена, англиканского пастора, который восхищался клещами.
Сейчас все их предосторожности были избыточными — тропа стала почти что торной дорогой. Кобылы выглядели довольно понятливыми, шагая в сторону далекой конюшни столь уверенно и живо, что даже с учетом нескольких остановок для сбора растений и добывания необычных попугаев и прочих местных птиц, они достигли «Ньюберри» — трактира на пути перегонщиков скота чуть севернее дороги в Вуло–Вуло — задолго до заката. В дневном свете Стивен наконец–то увидел бумеранг в действии. Забулдыга–абориген, спившийся от контакта с белыми, еще не растерял навыки и метал его за стаканчик рома. Бумеранг полностью оправдал рассказы Райли и даже превзошел их: уже вернувшись, он поднялся выше, паря в воздухе описал над головой аборигена медленный круг, и опустился ему в руку. Стивен и Мартин крутили его в руках и таращились в изумлении.