Паша - бух! на колени.
- Владимир Ильич! - он бормочет и руки протягивает. - Владимир Ильич!..
Но Ленин затуманился, подернулся розоватой дымкой, а когда туман рассеялся, вновь перед Пашей ясно и определенно возник Степан Степанович. Вся тьма вещей, те, кого Паша любил и ненавидел, невозвратимое и утраченное - всё было, как это ни странно, в одном лице Степана Гудкова.
- Да кто же вы?!! - вскричал тут Павел, вообще не понимая, на каком свете он находится.
- А ты-то кто? - спросил Степан, и тысячи громов разом громыхнули над Пашей-солдатом.
Тут что-то замерло внутри у Паши, как будто он только что родился и ничего не понимал. Он стоял, пошатываясь, уже совсем обалдевший, и с напряженным вниманием всматривался в себя.
Настала такая тишина, что даже яблоки за окном перестали падать с яблони. Матильда, которая хотела убрать со стола, почувствовала важность происходящего и оцепенела, подняв тарелки, чтоб как-нибудь случайно не звякнуть и не спугнуть момент.
Паша-солдат уходил все дальше и дальше в себя, домой, в свою бессмертную сущность, туда, где нет тревог, нет страха смерти, ужаса войны, страстей, желаний и немыслимых надежд на мирную послевоенную жизнь.
Он уходил, как рыба в глубину, к истоку своего бытия, к тому, что называют чудесным, неуловимым, вечно пребывающим и неизменным, он заглянул в самую суть существования - еще немного, он бы не вернулся, исчез в нирване, только бы его и видели.
Но тут Степан Степанович с силой дернул Пашу-солдата за нос. Паша вскрикнул - и именно в этот момент обрел полное, абсолютное и окончательное просветление.
- Да меня ведь нет!!! - сказал он радостно.
- Конечно! - воскликнул Степан, ликующе хлопнув себя по ляжкам. - И меня тоже нет! И ее нет!
- Ах! - облегченно вздохнула Матильда и с грохотом опустила тарелки в раковину.
- Поэтому, - сказал Степан, - спокойно, Паша, созерцай поток меняющихся форм и твердо знай: ни одна из них не реальна.
Степан обнял его, поздравил и сказал:
- Ну, а теперь ступай. Трудись усердно и неси мое Учение в Сибирь и на Дальний Восток. И повсюду распространяй Истину об иллюзорности феноменального мира.
Павел поклонился Степану Степановичу, простился с Матильдой Ивановной, взял вещмешок со скрученной шинелью и вышел на улицу.
Был вечер, и уже сгустились сумерки. Кузнечики поют. Пахнет яблоками, травой, зажглись звезды в небе. Идет Паша - и весь светится. Видит, навстречу ему тоже движется некий светящийся объект. Это Луша помыла в столовой посуду и возвращалась домой.
А дальше Степану с Матильдой приходит письмо:
"Здравствуйте, дорогие Степан Степанович и Матильда Ивановна!
Пишут вам Луша и Паша. В тот вечер мы встретились, сразу узнали друг друга, сами не помним, как очутились на станции Кратово, пригородной электричкой доехали до Москвы, а на вокзале смешались с толпой, сели на поезд в Сибирь и поехали на комсомольскую стройку в Актюбинск. Я теперь знатная плиточница, Паша - в бригаде шофером. Мы живем в общежитии, нам дали комнату. А Ваша фотография, Степан Степанович, стоит у нас на комоде. К нам с Пашей часто приходят друзья и все всегда спрашивают: "Что это за баба в платке?". А Паша им отвечает: "Это наш с Лушей Учитель, известный просветитель и мастер дзен". И обращает тут всех без разбору в буддийскую веру.
С приветом, Луша".
И маленькая приписка в конце - от Паши:
"Тут очень много морошки!".
39. Степан прожил долго и до старости отличался завидным здоровьем, хотя выпивал. Матильда его за это ругала, а в день получки встречала у проходной и отбирала всю зарплату.
Но Степан Степанович заначивал.
Причем по двум направлениям.
Втайне от Матильды он припрятывал дома деньги и спиртное. И в этом деле проявлял исключительную изобретательность и виртуозность.
Матильда в ответ развивала мудрую интуицию, перед которой меркло хитроумие Степана. Куда бы он ни спрятал поллитру, даже четвертинку, как бы ни замаскировал - хоть в печь, хоть в печную трубу, и в подпол, и на чердак, и в сарай, и в темный уголок за буфетом - повсюду она отыскивала ее и ставила на стол, когда приходили гости.
Припрятанные Степаном деньги найти было труднее: бумажные денежные знаки он, например, раскладывал между страниц Большой Советской Энциклопедии в пятидесяти томах. Он клал деньги в наволочку от своей подушки, рассовывал в башмаки под стельки, хранил в пакетах с мукой, сахаром или крупой, закапывал в огороде в железной кружке с крышкой!..
Матильда Ивановна искала и находила, звала гостей и закатывала пир.
Однажды Матильда никак не могла отыскать заветный тайник. В великом нетерпении ходила она по комнате, заглядывая туда-сюда, шарила по карманам его пиджака и брюк, воскресного пальто, садовой телогрейки, разворошила постель, взглянула под матрац, полезла под кровать...
Вдруг Степан возвращается с работы и застает вышеописанную картину.
- Матильда! - строго сказал он. - Из-за дурной кармы, накопленной тобой в прошлых перерождениях, имеется препятствие, которое не позволяет тебе отыскать мою заначку. Поэтому тебе следует успокоиться и перестать хлопотать.
- Все равно найду! - сказала Матильда.
Она села в кресло, вздохнула глубоко, закрыла глаза и погрузилась в молчание, очищая свой дух. Так она сидела, прислушиваясь к собственному сердцу, отрешаясь от всех возникающих мыслей, успокаиваясь и входя в согласие с тем, что называют чудесной, неуловимой, вечно пребывающей окончательной реальностью и свободным путем вещей.
После длительного молчания она произнесла одно только слово:
- Будда.
- Да, - сказал расстроенный Степан и посмотрел на медную статуэтку пузатого хохочущего Хотея, японского Будды, который стоял у них на телевизоре. Она была полая внутри и Степан Степанович неделю назад засунул туда деньги.
Матильда встала с кресла, подошла к телевизору и вытряхнула из хохочущего Хотея Степину заначку.
Степан Степанович сделал паузу и сказал:
- Теперь ты видишь, Матильда, как созерцание своей собственной сущности может привести к постижению истинного содержимого не только людей, но и богов.
40. Однажды Матильда снова принялась искать деньги Степана. Она перекопала весь огород, вверх дном перевернула квартиру. И наконец, потеряв терпение, схватила смеющегося Хотея и стала его трясти в надежде, что Степан опять сунул туда свою заначку.
- Сразу видно, Матильда, - сказал Степан, - что ты еще не постигла великого смысла. Сколько раз тебе можно повторять: всё, что имеет форму, - он отобрал у нее Будду и поставил его обратно на телевизор, - нереально и обманчиво. Ты больше, Матильда, чем это тело и ум, ты охватываешь собою Вселенную, а всё тебе, дуре, кажется, что чего-то не хватает. Внутри тебя заключены мириады миров, а ты рыскаешь и вынюхиваешь мои скромные заначки. Сразу видно, что ты Матрена, а никакая не Матильда.
Эти его слова поколебали тысячелетнее невежество Матильды Ивановны, и она воскликнула в великом волнении:
- Клянусь успешно завершить Путь Будды, сколь бы непревзойденным он ни был! Только прошу тебя, Степан, из сострадания ко мне сказать, куда ты спрятал заначку на этот раз?