— Ну, это уж ты слишком. Такие сравнения… В Хустовском нет особого обаяния.
— Ты этого не понимаешь, потому что… наверное, тебе нравится кто-то другой.
— Дело не в этом. Олег не в моем вкусе. В нем слабо выражено мужское начало.
— Чего?!
— Именно так. Он скользкий и холодный, как угорь. Мне кажется, он трус, хоть и напускает на себя бравый вид. Олег не из тех, кто за что-то отвечает и взваливает на свои плечи. Всегда уйдет, вывернется, подставит других. Таким я его считаю. Интуиция подсказывает.
Лена молчала, и Нине показалось, что это было обиженное молчание. Нина не могла понять чувств подруги. Она считала всепрощенчеством упрямую готовность вновь возвращаться мыслями к Олегу, да еще питать надежду на его взаимность. Наверное, у Лены запас любви был так велик, что его хватает до сих пор. А заслуживает ли Олег такой любви? Нина вспомнила его нагловатую усмешку, холодные глаза, откровенно циничные рассуждения. Бедная Лена! Проблема в том, что ей действительно не с кем Олега сравнить. Другие в ее жизни были не лучше.
И тут же — по контрасту с Олегом — Нина представила совсем иного человека. Как ни отгоняла она от себя образ Ярослава, он все равно не оставлял в покое. Та глубина чувств и страданий, которую Нина открыла в нем, слушая сбивчивую, страстную исповедь, до сих пор изумляла ее.
Нина долго не могла уснуть, сравнивая чувства свои и Лены. Почему Лена может простить, а она — нет?
А под утро Нине вдруг явственно приснились строки Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»… Она видела кусты и опавшие листья в том злополучном уголке парка, где когда-то набросилась на нее судьба… А потом снова те же строки прозвучали в ее памяти, только слово «стихи» было заменено на слово «любовь»…
Утром Нина чувствовала себя настолько вялой, что ей не хотелось и глаза открывать. А Лена настойчиво тормошила:
— Подъем, подъем! Шевелись, а то не успеем на катер! Сегодня первое августа, и у нас экскурсия в Новый Свет!
Нина нехотя поднялась, оделась. Потом вдруг что-то остановило ее внимание, она даже вздрогнула. Первое августа!.. Сегодня у него день рождения!.. Его, конечно, будут поздравлять друзья… и подруги. И какие-нибудь молоденькие сотрудницы будут крутиться вокруг. Что, если от досады, от горечи он захочет забыться, утешиться с одной из них? Ведь Ярослав думает, что и она здесь развлекается, флиртует…
— Почему уставилась в одну точку? — Лена схватила ее за плечо. — Пойдем, обидно будет, если опоздаем. Там такие лазурные бухты…
В этот день только красоты Нового Света и усталость отвлекали Нину от тревожных мыслей. Вечером она с досадой подумала о том, что до конца отдыха осталось еще полторы недели.
На следующий день Нина и Лена прогуливались вдвоем по ялтинской набережной, которая была по-прежнему прекрасна, хотя и ее не миновала безалаберность смутного времени. Стихийные островки уличной торговли появлялись и исчезали, оставляя замусоренное пространство. Латинские буквы повсюду теснили кириллицу. Развлечения, экскурсии, аттракционы предлагались на каждом шагу, но были не слишком востребованы из-за малого количества платежеспособных отдыхающих.
Они неторопливо шли мимо фотографов с живыми обезьянками и искусственными пальмами, афиш с портретами Филиппа Киркорова и Гарика Кричевского, киосков и наспех сколоченных лотков. Где-то совсем близко заиграла гитара, и хорошо поставленный баритон запел: «И кто в нашем крае Чилиту не знает». Нина оглянулась на поющего: пожилой седой человек с благородным лицом. Другой — почти старик — аккомпанировал ему на гитаре. Эта пара уж очень отличалась от всех прочих менестрелей курортной набережной. Возможно, они были когда-то артистами областной оперетты.
— Кто это там воет? — пренебрежительно хмыкнул вальяжный тип в расписных шортах.
Нина вдруг разозлилась, проворчала: «Сам попробуй так «выть», решительно направилась к пожилым исполнителям и положила им в шляпу солидную купюру. Они улыбнулись и поблагодарили, а Нина сказала: «Замечательно поете. Люблю испанские мелодии». Вслед за «Чилитой» они запели «Голубку», и их пение долго еще разносилось по набережной.