Мелисса отвернулась от платяного шкафа. С молчаливого его согласия она прошла в соседнюю комнату, по ее мнению, напоминающую уютную берлогу. А ему это место представлялось гостиничным номером, со столами, оказавшимися лишними в других частях дома, с потертым диваном, лампой с порванным абажуром, зачиненным и повернутым к стене. С молчащим телевизором. С молчащим радио.
Она вернулась назад, в спальню. Кивнула в сторону фотографий, выстроившихся на комоде, и он прокомментировал:
— Шестнадцатилетний парнишка с квадратной мордой. Смотреть практически не на что.
Она улыбнулась, разглядывая взятую в руки фотографию в рамке.
— Регби? — спросила она, указывая на полосатую форменную рубашку.
Рейли вспомнил раскисшее глинистое поле, окруженное муниципальными домами. Бедфорд-хауз был за несколько миров оттуда, от рабочих поселков и заводской сажи, определявших облик его детства. В Бедфорд-хаузе он обнаружил нечто ценное: упорядоченность, существование вне времени, мир, который стоит сохранять и оберегать. Но если она не пообещает ему делить его с ним, то он станет столь же пустынным и бесплодным, как вытоптанные поля его юности.
Она поставила фотографию на место, проводя пальцами по следующей.
— Двое моих братьев, я и отец.
Мелисса улыбнулась, поскольку эти четверо мужчин смотрели на нее так, словно встретились впервые. У всех у них были, как и у Рейли, квадратные челюсти и плотное телосложение. У Роберта был драчливо вздернутый подбородок, глаза Майкла поблескивали, переполняемые добрым юмором, а у самого Рейли было и то, и другое, плюс чувство сдержанности, отделявшее его от всех прочих, а также настороженность, с которой он изучал Мелиссу, видя в ней то чашу-дарохранительницу, то сверкающую острую бритву. Любить ее, а затем потерять означало причинить себе боль на всю оставшуюся жизнь. Отпустить ее означало разрезать себя на мелкие кусочки.
Он прицепил к зеркалу комода снимок, сделанный «Полароидом». Уголки снимка слегка загнулись.
— Мои родители, — пояснил он, когда взгляд ее остановился на этой фотографии.
— Они выглядят очень счастливыми.
— Сорок лет вместе!
— Вы мне говорили.
— А вы разве слушали? — И он впервые за все эти дни до нее дотронулся. Он почувствовал, как она вся задрожала, как все ее тело затряслось, словно ива, жаждущая нагнуться.
— Я обязана сдержать свое обещание Авроре. Прошу вас, скажите, что вы понимаете.
— Думаю, что да. Только это обещание вы давали не ей, а той маленькой девочке, какой были когда-то вы, той, которую все время бросали. Вот ее я никогда не оставлю, Мелисса. И если я клянусь в чем-либо, то сознательно.
— А как насчет Авроры?
— Ее мать вполне в состоянии за нею присмотреть.
— Матери не всегда могут судить обо всем здраво.
— Это вы о ком: о ее матери или о своей?
Она вздохнула.
— Каждый из нас везет с собой эмоциональный багаж. Я первой призналась, что тащу на себе свой. Но я была совершенно взрослой, когда пообещала ей, что всегда буду рядом и приду на подмогу. И нарушать это обещание не собираюсь.
Он провел рукой по губам. Его прошлое тоже играло во всем этом определенную роль. Ему всегда хотелось, чтобы рядом с ним была женщина, способная брать на себя обязательство. Но в случае Мелиссы это обязательство не имело к нему ни малейшего отношения.
— А мой багаж внушает мне: или брак, или ничего.
— Багаж говорить неспособен. Даже Аврора это знает.
На ее задорную улыбку он ответил разочарованной.
— Способен, когда теряешь сон так же, как и я.
— А, что, до такой степени туго? — И она стала ласкать ему щеку.
Стало тихо-тихо, как после прогремевшего взрыва.
— Вы выглядите усталым, — проговорила она.
— Вы выглядите красавицей.
— Вы, как всегда, тактичны. Я выгляжу, как сам черт. Мою мать удар бы хватил. Даже Хелена все время говорит об этом: в продолжение недели, изо дня в день.
— В продолжение тех самых дней, которые я обязан был бы провести с вами и все время говорить, как я люблю вас. — Он знал, что ему следует бороться. Он же требовал от Реджи никогда не сдаваться. Но с кем ему сражаться? Куда обращать свое внимание?
Обводя лицо указательным пальцем, он проводил линии от одной веснушки на носу к другой, которые выглядели, точно мелко рассыпанный жженный сахар. А ногтем он как бы поддевал прелестные рыжие ресницы, длиной и цветом похожие на колонковые кисти. И по ассоциации, видя столь тонкие и нежные волоски цвета соломы, он спросил, не рисовала ли она в эти дни.