Предположения Бернарда я отмел как абсолютно смехотворные, но чуть позже жутко перепугался, когда мне сообщили, что в кабинете старшей медсестры меня ожидают два полисмена. Нет, они вовсе не собирались арестовать меня за военные преступления против гражданского населения Боснии, как поспешил объявить Бернард, а просто принесли толстенную папку «Без вести пропавших», которую и принялись неторопливо просматривать, внимательно изучая каждое фото и сравнивая его с моей физиономией.
– Ну это точно ничего общего, – встрял я, отчаянно мечтая обнаружить свои данные на одной из страниц.
– Мы обязаны просмотреть каждый файл, сэр.
– Но я не такой толстый. И не чернокожий. И не женщина.
Они пристально рассматривали меня, словно подозревали, что я пытаюсь скрыть свои африканские или женские характерные признаки, потом нехотя перевернули страницу.
– Хм, что скажете? – Полицейский переводил взгляд с меня на фотографию морщинистого старикана.
– Но ему же лет восемьдесят! – возмутился я.
– Эти люди часто выглядят старше своего возраста, сэр, – они живут на улице, иногда употребляют наркотики. Как давно у вас эта борода?
– Э-э, ну… с того момента, как я вообще что-либо помню.
– Давайте приблизительно. Месяц, год, десять лет?
– Да не знаю я! Вам же сказали, у меня ретроградная амнезия, до событий прошлого вторника в моем сознании – чистое пустое поле.
Они переглянулись, несколько раздраженно качнули головами и продолжили искать сходство между мной и девочкой-подростком, сикхом, джек-рассел-терьером, – последнего, впрочем, все же сочли случайно попавшим не в ту папку.Тот факт, что никто не объявил меня пропавшим, был весьма красноречив. Никаких срочных сообщений в новостях, слезных просьб о помощи от любящего семейства, полосных объявлений в газетах о пропаже драгоценного мужа, отца или коллеги. Интересно, я и до амнезии был настолько одинок? Может, именно стресс одиночества вызвал ментальное потрясение, очистившее грифельную доску, дабы я начал жизнь заново?
Каково бы ни было мое прошлое, я мечтал, чтобы меня забрали с этого необитаемого острова, затерявшегося в восьмимиллионном городе. Я готов был запалить огромный костер на берегу, отправить письмо в бутылке, выложить гигантские буквы на песке для пролетающих самолетов.
– А мы не можем разместить объявление в газете? – приставал я к медсестре. – Например: «Вы знаете этого человека?» – и рядом моя фотография.
И хотя ей постоянно не хватало ни времени, ни чуткости, в конце концов она все же признала, что идея недурна. Пока она нервно названивала в «Лондон ивнинг стандард», я торчал в ее крохотном кабинетике. Сестра объясняла мою ситуацию, периодически прикрывая трубку рукой, чтобы передать мне вопросы с другого конца провода.
– Они спрашивают, вы выдающийся пианист или что-то в этом роде?
– Ну, не знаю… не помню. Давайте я сам с ними поговорю?
– Он не знает. (Пауза.) Может, вы математический гений или блестящий лингвист?
– Понятия не имею. Но кроссворды и прочие судоку в книжечке Бернарда я в состоянии решить. Не лучше мне самому поговорить?
– Он умеет решать несложные судоку. Это ничем не поможет?Вероятно, в редакции не нашлось свободных людей, чтобы послать в больницу, но они сказали, что могли бы опубликовать материал, если мы пришлем подробный рассказ, приложив самое свежее фото. На следующий день в газете появился огромный разворот, озаглавленный: «Кто этот таинственный незнакомец?» И фотография ухоженного молодого человека рядом с Пиппой Мидлтон на благотворительном матче в поло. Я дважды пролистал газету, но не нашел ни слова о себе. Оказалось, что они вообще-то собирались разместить мою историю, но потом раскопали новость про загадочного спутника невесты принца Уильяма, и редактор сказал, что в одном номере поставить двух «таинственных незнакомцев» – это слишком. Журналист, который с нами разговаривал, успел уйти в отпуск, поэтому работу над потенциальным материалом поручили другому репортеру «Скажите, – начала она, – вы ведь выдающийся пианист или типа того?»
Меня мучила бессонница, и порой ночью я пробирался в комнату отдыха, откуда открывался роскошный вид на Лондон. На четвертую ночь, любуясь миллионами огоньков огромного города, я внезапно со всей очевидностью осознал: это вовсе не временное помрачение рассудка, это теперь и есть моя жизнь. Кто-то вызвал дежурных проверить, что за странные звуки доносятся с десятого этажа, – очень быстро обнаружили меня, колотящегося головой о прочное стекло. – Эй, парень, хватит! Окно разобьешь!
Иногда я смотрел телевизор. В один из таких «сеансов» наткнулся на «Мистера и Миссис», которую модифицировали, пригласив туда всяких знаменитостей и их очаровательных супругов. Эта программа стала для меня чем-то вроде наркотика. Я восторгался, сколько всего эти люди помнят друг о друге, хохотал над каждым супружеским faux pas [2] и наслаждался их дружественными отношениями.