– …приезжает эдакий наглый, самодовольный молодчик от драматургии и начинает смеяться над авторитетами…
Людмила Алексеевна, когда нервничала, говорила тише, чем обычно, безупречно строя предложения. Ее русскому языку можно было позавидовать.
Виана переставляла книги, слушала Людмилу Алексеевну, но не сопереживала, а только хихикала. Она стояла спиной к Людмиле Алексеевне, и ее попа, обтянутая штанами из подобия обивочного материала, напоминала диванную подушку. Людмила Алексеевна начала раздражаться.
– Ты ничего не понимаешь в театре, – заявила она Виане.
– Ага, не понимаю, – сказала Виана лукаво и снова хихикнула: – И в драматургах ничего не понимаю, молоденьких.
Как могут дружить люди, стоящие на разных ступенях развития?
Людмила Алексеевна ушла, холодно попрощавшись с подругой, что, кстати, рассмешило Виану еще больше.
На улице Людмила Алексеевна часто здоровалась с собаками. Она просила вежливо разрешения у хозяев, мол, можно я с вашей собачкой поговорю, потом нагибалась к животному и ласково с ним разговаривала:
– Ну кто у нас здесь такая прелесть? Кто у нас умная и красивая? Ну, здравствуй, веселая мордочка… – И так далее и тому подобное.
Вот и сейчас ей встретилась симпатичная пожилая лайка, с которой она беседовала под пристальным взглядом хозяина.
Парикмахер молча наблюдала, как Людмила Алексеевна разматывала волосы, уложенные в пучок. Волосы были тонкими, и в пучке их уместилось много. Они упали на спину, и концы их, покачиваясь, остановились ниже лопаток. Людмила Алексеевна не стригла их со времен развода, только расчесывала.
– Точно отрезать? – спросила парикмахер. – Не жалко?
Людмила Алексеевна, рассматривая свое отражение в зеркале, ответила не сразу:
– Отрезайте. И прическу сделайте.
– Какую?
– Модную, пожалуйста.
Парикмахер достала перекись водорода и плавательную шапочку с рваными дырками. Модные прически делались у них по старинке.
На служебном входе театра артист Кудрявцев разговаривал с вахтером. Двумя локтями он уперся в стол, с каждым словом приближая к собеседнице свое красное, усатое лицо.
– Она умерла, понимаешь? Марусечка моя.
Жена Кудрявцева умерла почти два года назад. С тех пор он постоянно рассказывал об этом. Сначала люди сочувствовали ему, жалели, потом привыкли, а со временем усопшая стала сильно всех раздражать.
– Отстань, – сказала вахтер спокойно. – Домой иди.
– Я ходил, – отвечал ей Кудрявцев серьезно. – Там еще хуже.
Мимо вахты неторопливо прошла Людмила Алексеевна с прической в стиле восьмидесятых: прямой пробор, белые мелированные перья, волосы как два крыла, залитых лаком.
– Добрый вечер. – Вежливость Людмила Алексеевна почитала выше прочих добродетелей.
Кудрявцев устало мотнул лохматой головой, мол, здрасте вам.
– Завлитша, – сказал он безо всякого выражения.
– Что это с ней? – удивилась вахтер.
– А что такое? – Кудрявцев, как нормальный мужчина, ничего не заметил.
Людмила Алексеевна уверенно шла по коридору третьего этажа. Каблуки цокали по кафельному полу.
Время от времени она замечала, что сутулится, и выпрямлялась. Но ненадолго. Она повернула за угол и увидела, что дверь ее кабинета открыта. От возмущения у завлита заложило нос.
Войдя, Людмила Алексеевна обнаружила, что драматург Миша устроился в ее кресле. Опять. Сел прямо на теплый платок, который она специально принесла из дома. Никто в театре еще не садился в ее кресло. Людмила Алексеевна недовольно прищурилась, но Миша при ее появлении сразу вскочил, ударился коленкой об стол и сел обратно. Развел руками, мол, простите, вот такой я неуклюжий.
Пускай сидит, решила Людмила Алексеевна и жестом успокоила Мишу.
Он все-таки хороший.
Завлит улыбнулась драматургу, слегка, чтобы не баловать. Но вдруг неприятный женский голос произнес:
– Выйдите отсюда. Мы работаем!
– Это вы мне говорите? – спросила Людмила Алексеевна, оборачиваясь.
– Вам, конечно.
Перед завлитом стояла маленькая брюнетка с зелеными глазами. Шерсть на ее кофте топорщилась, как иголки у ежа. Людмила Алексеевна смерила девушку взглядом. Она была ей не соперница.
– Что вы делаете в моем кабинете?
Брюнетка не сбавила обороты. Ответила с вызовом, сохраняя на лице особенное выражение, словно она из последних сил сдерживает улыбку.
– Мне дали ключи на вахте. Я беру интервью, и вы нам мешаете.
Ах ты дрянь наглая.
– Меня никто об этом не предупреждал. Михаил может остаться, а вас я не знаю. До свидания.