Из дневника Владимира Молодцова:
«4 ноября 1930 г. Нынче первый раз поднялся на-гора не только не уставший, но и веселый. По руднику тихо плывет едкий каменноугольный дымок. Сквозь завесу смеются веселые электрические фонарики, а над всем этим тихим и спокойным величественно раскинулась лазурная, прозрачная голубень неба. Месяц, как сторож и распорядитель, воссел на престоле мелких кучевых облаков и наблюдает их мерное, чуть заметное движение. Сердце вот так и рвется куда-то далеко-далеко ввысь, к звездам и месяцу, чтобы вместе с ними увидеть эту грандиозную ширь Союза Советских Республик, охваченных невиданным энтузиазмом борьбы за социализм. Как хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки. Ведь никто же не мобилизовывал нас на ликвидацию прорыва. Мы сами мобилизовались».
Это чувство мобилизованности на великое дело, рожденное тогда, в дни его юности, руководило Бадаевым и сегодня, сейчас, когда ему уже перевалило за тридцать и жизнь подбрасывала ему все новые и новые испытания, словно пробуя его на прочность, как кузнец — клинок, который он кует. И чем жарче огонь в горне, чем тверже рука, держащая молот, тем крепче сталь, тем закаленнее клинок…
Вернувшись в штаб, Бадаев утомленно опустился на табурет.
— Как самочувствие людей, Константин Николаевич? — спросил он сидевшего неподалеку Зелинского.
— Получше. Глотнули свежего воздуха — и сразу стали оживать.
— Теперь необходимо срочно выходить в эфир. Москва уже заждалась. Позови сюда радистов, — обратился он к дежурному по штабу.
«Вот ведь человек! — с восхищением подумал Зелинский. — И откуда только силы берутся? Отдохнул всего несколько минут и снова за работу…»
— Посмотри, Константин Николаевич, в этом месте мы еще не выходили на поверхность, — Бадаев пометил точкой на карте найденную Клименко старую выработку. — Поэтому на засаду, надо думать, не нарвемся. Ну, что аккумуляторы? Совсем сели? — спросил он у вошедших в штаб Ивана Неизвестного и второго радиста отряда Даниила Шенберга.
— Никак нет, недавно подзаряжали. Правда, отсырели малость… — доложил Неизвестный.
Связь с Москвой была жизненно важной необходимостью для отряда. Но осуществлять ее было чрезвычайно трудно. Большое количество выходов на поверхность было замуровано фашистами, возле еще открытых находились засады, в степи постоянно патрулировали конные разъезды. Бадаев прибегал к всевозможным уловкам: вел передачи из глухих оврагов, со дна высохших колодцев…
Ночью, чаще в непогоду, под стылым ветром, от которого не спасала и плащ-палатка — ею накрывали рацию и радиста, у рации работали по очереди двое. Каждую минуту на них могли наткнуться фашисты, которые так и шарили по степи. И бадаевцы обязательно выставляли вокруг боевое охранение из самых надежных бойцов. Часто случалось, что передачу сведений приходилось обрывать на полуслове. Тогда в Центре прикидывали, почему замолчала бадаевская рация: то ли снова отказала отсыревшая аппаратура, то ли передатчик накрыли враги. Но проходило некоторое время, и снова летели в эфир позывные корреспондента № 12.
На этот раз Бадаев молчал долго. В Центре не на шутку встревожились. Лишь через две недели Москва наконец услышала позывные Бадаева. Григория тут же вызвали в аппаратную.
У аппарата — Григорий! У аппарата — Григорий! — говорила Москва. — Что у вас нового?
— Были блокированы… Были блокированы… — передавал открытым текстом Бадаев. — Фашисты применили газ, очевидно хлор. Мы поставили непроницаемые перегородки, воздушный поток направили в противоположную сторону. Работами руководил старый шахтер Гаркуша. Опасность пока миновала. Противник продолжает замуровывать входы.
— Мы консультировались с опытными специалистами по камнеразработкам, — отвечал Григорий. — Газ можно нагнетать только под давлением. Вы поступили правильно, создав сквозняки. Заранее готовьте новые входы для доступа воздуха. В случае необходимости переходите в другой район катакомб…
— Надеюсь, что менять расположение не придется.
— Сообщаю только для вас: параллельный источник передает — против партизан, скрытых в одесских катакомбах, действует десятитысячное войско[2]. Блокировано до четырехсот входов и выходов в катакомбы. Рекомендуем на время прекратить связь с подпольем в городе.
2
Позже было установлено, что для блокировки катакомб оккупанты привлекли около 16 тысяч человек. — М. К.