— Благослови, отец святый, сделать мне их в монастырской кузне в тридцать фунтов. Имею усердие.
— Ступай в кузню. — А сам мигнул келейнику: "Скажи кузнецу, чтобы пугнул".
Является странник в кузню. Кузнец ему в ухо. Странник обратно ему наотмашь. Зовет его о. Дамаскин.
— Иди вон, раб строптивый. Я пожелал испытать тебя. Вот были бы вериги, когда бы ты другую щеку подставил по завету Христову.
Явится, бывало, странник в железном колпаке. Он сейчас этого факира в хлебную к квашне, тесто месить. Поворочается железный колпак, поворочается и бежит вон из обители.
Строгость его была чрезвычайная, хотя, зная влияние ласки, он и ее пускал в ход.
— Бывало, скорбь какая — к нему, он сейчас утешит. Из одной книги цветочек, из другой книги цветочек смотришь, и скорби как не бывало[129]. Точно туча прошла.
Цветочки эти ему ничего не стоили, а влияние в пастве поддерживали великое.
Иногда он даже умел быть и снисходительным. О. Никандр весной приготовлял гостиницу для богомольцев да после трапезы уснул. Дело было еще впусте[130]. Первый пароход не приходил, а ожидался. Дамаскин невзначай нагрянул. Видит: Никандр спит, "он и давай лазить. Лазил, лазил, облазил все келии и ушел". Дня через четыре Никандр видит его едущим мимо.
— Отец, поди-ка сюда.
— Благословите.
— На днях у вас там один брат был. Ходил по всем номерам — пустые были… Двери отворены. Так нельзя. Нестроение это, от него же всякая злая вещь!.. Ведь если я к тебе заеду и увижу, так замечание сделаю.
И это как пример необычайной снисходительности рассказывают по всей обители.
— А иной раз ездил он грозно. Насупится, примечает все, ну, а потом разборка у него идет.
Выделение личности из общего уровня было ему до такой степени враждебно, что на иконах, писавшихся в обители, он запрещал выставлять имя художника, на книгах, сочиненных иноками, печатать фамилию автора. Зато на первых значилось: "трудами Валаамских иноков", на втором: "по благословению Валаамского настоятеля отца игумена Дамаскина, составлял Валаамский иеромонах", а какой — неизвестно!
С высшими лицами церковной иерархии Дамаскин умел ладить без унижения. Они высоко ценили Валаам, как самый строгий и суровый из монастырей. Вот один из таких примеров.
Проповеди в монастыре не произносят, а читают поучения святых отцов. Говорят проповеди только посещающие обитель митрополиты, что для иноков составляет редкое и потому большое развлечение. Раз приехал сюда известный преосвященный Григорий[131] — хороший оратор. Он в церкви не сказал ожидаемого "слова". За трапезой о. Дамаскин обратился к нему.
— Мы скорбим, отче святый.
— О чем это?
— Проповеди твоей не удостоились.
— Здесь не надо. Я знаю, где читать, — не вам примеры указывать, ваши иноки сами могут всякому примером быть.
О. Дамаскин любил чернорабочих монахов. Работавших в смолокурне[132], в конюшне, в полях он ставил всем как образец. "Запах трудового пота был для него ароматом, мозолистые руки — добродетелью". Из "чистой работы", как говорят в монастыре, о. Дамаскин больше всего покровительствовал художникам. Даже для приезжих пейзажистов всегда было отдельное помещение в обители. Он окружал их всевозможными удобствами. Монастырские лошади, экипажи и лодки были к их услугам. Сам он часто беседовал с ними и любил приходить любоваться их работой.
Теперь уж несколько лет как о. Дамаскин разбит параличом. Это труп видящий, слышащий, и только. Тем не менее уважение к нему столь велико, что его именем управляется обитель и никого на место его не назначат иначе, как после его смерти.
— Барыни, впрочем, и теперь находят его прозорливым. Благодетельницы и "сугубые" особы допускаются к нему. Иногда он промычит что-нибудь, головой кивнет, пальцами пошевелит — это приемлется за предсказание, — и довольная богомолица всем рассказывает:
— Удостоена беседы была… Уж так сладко, так сладко! Такую духорадость дал мне отец игумен, так он меня утешил, сказать не могу!
О. Дамаскина называют Аракчеевым[133] в рясе. Мне кажется, это неверно. Он гораздо умнее Аракчеева. Это скорее маленький Петр Великий, сумевший свои разносторонние способности приложить к делу на небольшом пространстве островов Валаамских. Во всяком случае, личность настолько крупная и оригинальная, что мой набросок дает о ней только слабое понятие. Точной его биографии и характеристики можно ожидать лишь впоследствии, и то не от монаха.
129
Из одной книги цветочек, из другой книги цветочек… — Цветочками в монастырском обиходе называли цитаты из Священного Писания, творений св. отцов церкви и российских богословов; рукописные тетрадки с такого рода цитатами, выписками, выдержками, которые нередко заводили для себя монахи, обычно назывались "Цветниками" — по примеру известных в древнерусской литературе сборников кратких статей и изречений.
131
Преосвященный Григорий (в миру Постников Георгий Петрович; 1784–1860) — митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский с 1856 г.
132
Смолокурня — место, где "курят" смолу, вытапливают ее из сосновых пней, корней, валежника в печах или крытых ямах для производства смолы, скипидара, дегтя.
133
Аракчеев Александр Андреевич (1769–1834) — русский государственный деятель, генерал, всесильный временщик при императоре Александре I, с его именем связаны муштра, деспотизм, подавление инакомыслия.