— Откуда вода тут?
— А гора давит камень, камень и сочит воду, — объяснил по-своему монах. — Каждое место у нас. Господи спаси, имеет свою игру, каждая пядень особой красоты. Как человек на человека не похож, так и место от места отличествует. Взойдите на колоколенку, посмотрите, какой оттуда пейзаж.
С колокольни — остров точно в озере, проливы заставлены мысами. Огороды внизу зеленеют. Вид совсем плох, и никакой игры в нем, хотя отшельники и приходят в восторг. Зато на противоположной стороне Лембоса вид диву подобный. Обрыв сажен в двадцать высоты. Морская даль за ним легла. Направо мерцает кайма далеких береговых гор Олонецкого края.
— Когда ветер оттуда, горы точно подымаются, а с полудня если — опускаются вниз. Так мы и замечаем. Тут непогодь бывает буйная.
Строитель, о. Анатолий, старик из орловских купцов. В свое время он провел пятнадцать лет в Питере при Валаамской часовне. Попросился оттуда назад.
— Не подобает иноку в мире жить. Мир — что море лютое[159]!
Хотели старца иеромонахом сделать, не принял мантию.
— Не хочу!
— Смирению покорствует; спаси его Господи! Ишь, какой он у нас старец добродетельный… В низком звании пожелал окончить век свой… У нас такой монах был, мантию ему дали, а он ее взял да и сжег. Хотели его силой заставить носить, а он по горло в коровий кал вымазался да и пришел в обитель. "Вот, — говорит, — моя мантия. Мне, скоту, и сия достаточна… И даже слишком она для меня великолепна…" Таково смирение было. Уж мы его умоляли надеть на себя рясу рваную, чтобы богомольцы на старца не соблазнялись.
В дали морской суда показались…
На берег выполз как-то о. Амоний, у которого на клобуке был пришит громадный картуз. Сему старцу было не менее 80 лет.
— Куда это, спаси Господи?
— Рыбку… для обители рыбку половить хочу. Завтра вам отошлю!
В скиту, как и в других, рыбы не полагается.
Кстати, вот что удивительно. Отшельники, питающиеся здесь исключительно растительной пищей, живут до поразительной старости, сохраняя зрение и силы. Пешком они бродят, сколько угодно. Я — хороший ходок, а устал, тогда как этим старцам все нипочем.
— Вон этот послушник у нас версинецкий![160] — сообщил старик монах, указывая на коловшего дрова инока.
— Какой?
— Ну, как там, по-вашему, из версинета! В Питере в версинете был, но только бросил всю и стал искать спасения. У нас оное обрел. Науку земную оставил, к Небесному Учителю прибег. И Оным был утешен несказанно. Небесный-то Учитель больше знает. Он не то что маги египетские[161]… Ваши-то маги куда сколь гордыбачут и превозвышаются, а Небесный Маг их всегда по затылку посрамить может. И посрамляет! Пусть-ко земной маг травку родит, так, безо всего, — ну-ко, пущай он травку одну, махонькую!.. А Небесный Маг ишь какие леса нам вырастил. Вот оно как! Вот и ты теперь, — указал он на меня, — в книжку все… Сказывают, книги пишешь. А что толку? На главе твоей я клобук прозреваю. И когда оный наденешь, тогда истинную науку узнаешь, какая она есть!
— Старец прозорливый! — умилялись рядом. — Это — пророчество!
Пророчество, во всяком случае мне большого удовольствия не доставившее. Увы! С тех солнечных дней прошли многие десятилетия, но пророчество прозорливца так же далеко от осуществления, как и я сейчас от Валаама!
[Обработано в мою бытность в Фалерах, близ Афин.]
XXII
Лесные острова выплывают по сторонам навстречу. Длинный след бежит за нами. Чайка вьется над парусом нашей лодки. Медленно покачиваясь, челнок пристает к острову Святому. Дорога вверх бежит круто по гребню острова. Направо и налево сквозь деревья мерцает озеро. "Строго живут отшельники!" — говорит о. Пимен, стучась в ворота скита.
— Кто крещеный?
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
— Аминь!
Медленно, скрипя, отворились ворота. За ними — деревянные кельи, деревянная церковь в древнерусском стиле. Мы проходим мимо могилы, вырытой здесь для себя Александром Свирским. Она обложена камнем. За убогим храмом крутой спуск вниз — едва можно удержаться на нем. Сверху громадные скалы нависли над дорогой. Вот-вот сползут и задавят нас. Первозданные громады в диком хаосе громоздятся наверху. Они давят воображение; мысль перестает работать, невольно принижаясь перед этими чудовищными массами.
Узкая щель в гору.
159
Не подобает иноку в мире жить. Мир — что море лютое! — Такое отношение инока к миру заповедано Евангелием: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская не есть от Отца, но от мира сего» (I Соборное Послание святого апостола Иоанна Богослова, 2.15–16). Но тот же Иоанн Богослов постоянно призывает к любви: «Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (Там же, 4.7–8). Евангелие заповедует любовь к ближнему и нелюбовь к «миру сему», и здесь нет противоречия: ненависть к греху в человеке не означает ненависти или отвращения к самому человеку, поскольку грех — от дьявола, «князя мира сего», который пользуется человеческой слабостью.
161
Маги египетские — волхвы, волшебники египетские, не раз упоминаемые в Библии, были учеными мужами, которые име ли обширные знания о небесных светилах, о тайных силах природы и умели творить чудеса.