На какие жалкие, ничтожные средства делается все это — и сказать трудно. Талант поощряется лубочными иллюстрациями. Обидно и досадно становится за него. Живая душа, бьется. Даже еще хуже — не бьется, а примирилась, считает место это лучшим на всей земле, а рясу свою и скуфейку — высшим счастьем… Понятно, если талант мало-помалу заглохнет. Скоро эти грустные глаза погаснут, а живое, выразительное лицо, на котором постоянно сменяются впечатления, примет сухую иноческую складку, — тогда и чистые линии рисунка огрубеют, нежные краски поблекнут, в фигурах умрет жизнь, а из художника, обещавшего многое, выработается простой шаблонный иконописец… Я, порасспросив кое-кого, узнал его грустную повесть. Сын какого-то мещанина, он рано начал обнаруживать дарование — не последнее. Дома его не понимали, мешали работать, били даже. Поневоле монастырская клетка, где кисть из рук у него не отнимали, кажется захиревшему художнику раем. Он тут и другие послушания исполняет, когда его "благословят" на них, — служит за трапезой "со унижением". Эх, горькая ты судьба русских талантливых людей!., Горше твоей нет. И в каких закоулках расцветают иногда пышные цветы! Вот, например, отец Нафанаил. Он — отставной кавалерийский солдат. Лет двадцать в седле провел с пикой в руках — кажется, уж до художества ли тут. А посмотрите, какие образа пишет. Для заправского художника, разумеется, плохо, но для него — лучше требовать нельзя. Вы видите отсутствие техники, незнание азбуки рисования, но в каждой мелочи сквозит дарование, артистическая искра так и бьет в глаза… Третий еще только начинает работать.
— Что ж вы делаете, когда не работаете?.. Читаете?
— Светские книги запрещены нам. Читаем божественные, больше размышляем!
— Молчим! В безмолвии дух питается…
— Кто молчит, тот не грешит!
— Грешить можно и помыслом!
— А ты так умей молчать, чтобы в тебе даже и помысла не было!
Я ушел отсюда в библиотеку, где заперто за стеклами шкапов до восьми тысячи томов богословского, исторического и технического содержания. Есть и на других языках. Между книгами я заметил несколько библиографических редкостей. Дамаскин на книги средств не жалел, и я здесь видел издания очень дорогие. Ученые монахи, вроде о. Пимена, пользуются библиотекой невозбранно, остальным же некогда.
— Иноку работать надо… Какая тут книга, коли у него рубаха еще вся в поту и руки от устали не двигаются!.. Не до книжек… Опять же малоумным быть куда выгоднее. С малоумного спросится меньше, чем с высокоумного!
— От книг и гибель вся! — делился потом своими впечатлениями один из тех монахов, с которых спросится мало. — Древле змий яблоком жен соблазнял, на древа всползал для сего, а ныне он в книги яд свой изливает и через книги хитроумных мужей и седовласых старцев громогласно на пути нечестивых ведет!..
— "Господи, помилуй!" — вот единственная книга. Читай ее всегда и спасен будешь!
XXVII
Глухо шумят тенистые вязы… Белую стену обители всю заслонили они — не видать ее вовсе за этою колышущейся зеленью. Тихо дремлют во блаженном успении иноки под безымянными плитами и однообразными, подернувшимися травой насыпями.
Тихо спят, прислушивался я, вовсе не гудут, — должно быть, пригрезилось тому монаху, что рассказывал мне, как покойники молятся в своих полуистлевших гробах… Разбитый житейскими бурями и случайно приставший сюда странник даже позавидует их безмятежному сну. Корни цветущих кустов проникают к ним, над их насыпями щебечут птицы, стрекоза поблескивет на солнце своими сквозными крыльями, а их, этих отдыхающих бойцов, не зовет никуда, не тянет… "Аще убо живем, Господеви живем; аще убо умираем, Господеви умираем"[185], — и больше никаких сомнений. Сон без кошмара, сон без видений, без грез, без страстных порывов к невозвратному прошлому…
Как придешь сюда, так и чувствуешь желание хоть прилечь на чужой могиле… Так тихо, тихо на душе становится, точно все там упало, все замерло и не шелохнется… Вода так иногда под солнцем заснет, даже борозда не бежит по ней.
На могилах — редко, редко где-нибудь имя… Большею частью насыпь или плита, а кто под ней — неизвестно.
— Отец игумен говорит: зачем имя?.. Кто что заслужил, тот то и получит. Крест у всякого, а имя зачем? Твой есмь аз[186], спаси мя!.. Бог знает. Он и заберет. А имени не надо!
185
«Аще убо живем, Господеви живем; аще убо умираем, Господеви умираем»… — Цитата из Евангелия: «А живем ли, для Гос пода живем; умираем ли, для Господа умираем: и потому, живем ли, или умираем, всегда Господни» (Послание к Римлянам святого апостола Павла, 14.8).
186
Твой есмь аз… — Слова из «Молитвы Господу Иисусу Христу»: «Не вем: душа бо и тело и вся благая от Тебя суть, и вся моя Твоя суть, и аз Твой есмь» (я Твой есть).