Я аккуратно обхватил ее, прижал в себе, а когда отодвинулся, то понял, что на глазах слезы, и что сейчас опозорюсь, расплачусь прямо тут, и это я, всегда считавший себя настоящим мужиком.
— Пока, — выдохнул я, и встал с таким трудом, словно на плечи мне поставили небоскреб.
С матерью я простился утром, забежал к ней, завез денег, починил барахливший телевизор, старый, еще с кинескопом — от нового, плоского, она шарахалась как от чумы. Заявление об увольнении швырнул в морду Петровичу еще вчера, чем его страшно удивил и вызвал поток смешанных с угрозами жалоб.
Ну ничего, пусть теперь помучается, гнида жадная, когда очередное ЧП придет.
— Ну что, все? — спросила Юля, когда мы вышли из палаты в коридор, под безжизненный белый свет. — Так и поедешь? Бросишь нас тут одних? Эх, ты…
— Не брошу, — язык мой ворочался как парализованный удав. — Там будет связь. Позвоню…
— Да ну? — она посмотрела на меня недоверчиво, отвела взгляд.
— Ты же понимаешь, что я не хочу никуда уезжать! — я все же справился с языком. — Остался бы тут, с вами, но что тогда?
Мимо прошмыгнула медсестра, стрельнула в нас любопытным взглядом.
— Метаться, пытаясь заработать эти деньги, и смотреть, как Сашка умирает? — продолжил я, дождавшись, пока вилявшая задом медсестра не исчезнет в одной из палат. — Так я хоть попытаюсь ее спасти, а тут и шанса не будет.
— Ты не вернешься, — сказала Юля с такой холодной обреченностью, что я вздрогнул. — Поэтому всех денег тебе не заплатят, и мне все же придется отдать почку. Завтра же подам документы.
— Нет, нет, — простонал я. — Не делай этого!
Она подошла ближе, положила голову мне на плечо, так что я ощутил ее тепло, ее дыхание.
— Ты пытаешься спасти Сашку всеми силами, я знаю, — прошептала Юля горячо. — Рискуя жизнью… Но даже этого может оказаться недостаточно, и поэтому я тоже буду пытаться спасти ее всеми силами.
Я стиснул зубы и несколько минут мы стояли молча, не обращая внимания на ходивших мимо людей — матери лежащих в палате детей, врачи, медсестры, посетители.
— Я вернусь, — сказал я, сглотнув. — Обещаю.
— Тогда иди, — Юля отстранилась. — И возвращайся.
Я поцеловал ее и зашагал в сторону лестницы, а у двери на нее обернулся и помахал жене. Только на улице обнаружил, что все так же сжимаю в руке плюшевого пингвинчика, и мне стало так горько, грудь пронзила такая боль, что я едва не завыл, точно сбрендивший волк.
Я так и не запомнил, как звать офисного дядечку из ООО «Гегемония», хотя видел имя в документах, да и все равно мне было, честно говоря.
— Присаживайтесь, Егор, — сказал он, улыбаясь, точно кукла из дешевого пластика. — Прибыли для доставки к месту работы?
— Ну да, дело такое, — я постарался улыбнуться в ответ, хотя поджилки тряслись. — Повезете как? На самолете? Прямо отсюда?
Хоть он и говорил не брать ничего, я прихватил рюкзак, и спрятал в кармашек паспорт. В главном отделении нашлось место для бутылки воды, зубной щетки и пасты, ну а еще там неожиданно оказался пингвинчик дочери.
При одной мысли о ней живот скрутило.
— Догадливость ваша есть хороша, — сообщил дядечка, поглаживая круглую лысину. — Прямо отсюда. Только не самолет.
А что тогда? Автомобиль?
— Но сначала маленькая операция! — он поднялся из-за стола, сделал приглашающий жест. — Прошу, Егор, направляйтесь вот сюда… дело в том, что там вас ждет многоязычный коллектив, а вы говорите только на родном языке. Так ведь, не ошибка?
Я помотал головой, с удивлением разглядывая массивную, едва ли не бронированную дверь в стене. И как это я ее проглядел во время первых двух визитов — черную металлическую громаду… или так психовал, что не заметил бы и слона в уголке?
Да нет, точно тут ничего не было!
— Но даже знание английского окажет мало помощи, — дядечка распахнул дверь. — Поэтому мы поставим вам переводчик.
— Что значит «поставим»? — я пересек порог следом за ним.
За дверью была то ли процедурная, то ли лаборатория — кушетка с подушкой, над ней нечто вроде старинного фена в виде колпака, стойки с приборами, а у окна дуга из блестящего металла, достаточно высокая, чтобы под ней прошел центровой-баскетболист.
— На затылок, — собеседник мой принялся натягивать на белые и гладкие пальцы такие же белые перчатки. — Ложитесь вот сюда, лицом вниз, это не будет совсем больно.
Я попятился:
— Э, на такое я не подписывался!
— Пункт три подпункт семь контракта, — сообщил дядечка, в оперчатенных руках которого появилась сеточка с носовой платок, с блестящими капельками в узлах. — Контрактер получает право совершать физические усовершенствования с телом Контрактанта… Но вы, Егор, можете отказаться, разорвать соглашение, вернуть деньги.