— Кто ж им помог помереть-то до срока? А, бабоньки? Кто им кровь портил скандалами, похмелиться не давал, уход вёл плохой, об их отдыхе и здоровье не заботился? А? — иронично и в то же время на полном серьёзе вопрошал я. — Изъездили вы, красавицы, своих мужиков раньше срока. А теперь сидите, как курицы на насесте, квохчете... Белый костюм негра Обамы обсуждаете...
Ропот возмущения прокатился меж старух, но я выкрикнул со злой весёлостью:
— Эх, бабки! Беречь надо своих мужиков ещё при жизни! Детям своим, дочерям-внучкам накажите, чтоб мужиков берегли!
Я быстро пошёл к своей машине. Ох, и пополощут меня старые бабы за такие слова! Всё мне припомнят: и мою расколотую семейную жизнь, и свою любовь к собственным мужикам, которые, конечно, не в меру выпивали, о здоровье не заботились, по молодости были гулёнами, и сами виноваты в том, что рано отволокли их на кладбище...
Это произошло так неожиданно, непредсказуемо и, казалось, совсем без повода. У меня и не было никаких болезненных симптомов до этого часа. Когда начался приступ, я сидел у себя в кабинете; работал тогда в одном строительном тресте мелким начальничком. Боль, вступившая ко мне в правый бок, стала постепенно парализовать, сковывать движения, и в некоторые моменты словно игольчатым камнем шевелилась. Тогда я покрывался потом и хотелось стонать. Я ошарашенно думал: «Что же это такое?» Но ничего не выдумал, кроме аппендицита. Вызвал секретаршу Елену, она была на то время и моей близкой подругой. Проговорил полушепотом:
— Ленка, мне очень хреново. Вызови «скорую». Резкая боль в правом боку. Похоже, аппендицит.
Елена всплеснула руками:
— Валентин Андреевич, какой вы бледный стали...
— «Скорую» вызови! — перемогая боль, прикрикнул я на секретаршу.
Неотложка долго не ехала. Лихие девяностые!.. А я уже валялся на диванчике у себя в кабинете, согнувшись, прижав колени к груди, и еле сдерживался, чтобы не заорать от наплывов боли.
Очкастая, сухая, нервная врачиха — от неё ещё гадко пахло табаком, — прибывшая со «скорой», взглянула на меня, как на преступника, резко попросила показать язык, затем надавила на живот, и я взвыл от умопомрачительной боли. Потом она отвернулась от меня, что-то стала писать в блокноте, спросила мимоходом:
— До машины сами дойдёте? Или носилки?
— Что со мной?
— В больнице диагноз поставят. Думаю, почки...
— Но у меня ж никогда не было...
— Всё когда-то начинается, — философски сказала докторша, хмыкнула и прибавила: — И заканчивается...
В своих циничных проявлениях она мне даже чем-то импонировала. Не сюсюкает. Сразу в больницу. Без всяких глупых расспросов. Что ели? Как спали? В стационар — всего и делов!
С помощью приятеля из конторы и секретарши я доковылял до «скорой» — раздолбанного «уазика-буханки»; подумал попутно: хорошо, что у «скорой помощи» бензин есть, чтобы довезти меня до стационара. Елена напрашивалась со мной. Но я сказал: «Нет».
В машине я не кричал, но, когда добрался до кушетки приёмного отделения, начал стонать. В этом узком кабинете приёмного отделения я был один, стесняться было некого, но если б здесь было хоть сто человек, хоть сто женщин, я всё равно бы стонал. А позже я и вовсе не выдержал — стал кричать от боли...
Я сам себе не верил: разве такое возможно, что я буду орать в истерике и извиваться на кушетке. Но никто не приходил: ни дежурный врач, ни медсестра, и тут опять сквозь боль пролетела мысль: что ж мы натворили, если так опустили медицину? Я орал. Но всем, похоже, было наплевать. Ох уж эти девяностые! А правильнее сказать — ельцинские годы! (Цифра «90», да и век двадцатый ни при чем, ведь во все времена правят люди, иногда тупицы и негодяи.)
Наконец пришёл врач. Немолодой, лысый, красный весь, на лысине — капли пота, мне даже показалось, что он «под мухой»; правда, от него не пахло...
— Ты чё так орёшь-то? — безобидно прикрикнул он на меня.
— Больно... — прошептал я.
— Не мог раньше, — оправдался врач, подсел ко мне на кушетку: — Ну-ка, ну-ка, ну-ка, покажись, — заговорил он и стал ощупывать мой живот.
— Что со мной? — нашёл я в себе силы спросить спокойно.
— Обыкновенная почечная колика. Сейчас сделаем укол... Полежи ещё.
— Только недолго...
— Да, да, да... — Врач исчез, как появился.
Я снова остался на кушетке со своей болью. Я молча терпел её не больше минуты, а дальше — опять стон и сплошной ор.