— Э! Э-э! Толик! Стой! — замахал я рукой, слегка прижимая «жигулёнок» к обочине. — Стой! Стой, тебе говорят!
Я выскочил из машины, подбежал к «жигулёнку», рванул дверь:
— Откуда у тебя эта рухлядь? У тебя же нет прав?! Куда ты гонишь?!
Толик смотрел на меня, словно не узнавая. Сейчас он мне показался каким-то неадекватным.
— Чья это машина? — допытывался я.
— Так... — наконец увертливо заговорил сын. — Взял покататься... у приятеля... Макса. Ничего, пап. Гаишников нет. А мне вождению учиться надо...
— Где твой Макс? Куда доставить машину?
— Да я сам доеду. Чего ты? Тут рядом... Не бойся ты за меня... — Он почему-то рассмеялся.
— Вылазь! Доставлю эту рухлядь твоему Максу. А ты больше не смей!
Толик уступил мне водительское место, перебрался на пассажирское, пререкаться со мной не стал, почувствовал мою взбешённость. Всю дорогу, на которую ушло четверть часа, я ругал сына:
— Ты получи права! Отучись, как положено, в автошколе... Я тебя туда уже дважды отводил, а ты... Неделю посидишь, и всё!
— Права и так делают, — вяло отвечал Толик. — Покупают...
— На какие шиши? Я тебя отмазал от армии. Я тебя запихнул в институт. Так хоть теперь-то ты...
Мы приехали на стоянку, которую указал Толик.
— Звони своему Максу!
Толик нехотя достал мобильный телефон, и как только сказал: «Алё!» — я вырвал у него трубку:
— Макс! С тобой говорит отец Толика, Валентин Андреевич Бурков! Забери свою машину! Она будет на стоянке у института. Больше никогда не давай Толику! У него нет прав!
В ответ прозвучало что-то вроде удивлённой хмыкающей усмешки, потом брезгливое:
— Это не моя машина, дядя!
Затем послышался чей-то смех. Видно, поблизости от Макса был ещё кто-то, и этот кто-то говорил с южным акцентом.
— Ладно, ладно, — говорил этот кто-то, — пускай пешком ходит...
— Ну, если это не твоя машина, ключи будут у меня! Кто вспомнит, чья это машина, пусть звонит мне! — сказал я и оборвал разговор с Максом.
— Да чего ты, пап? — вмешался Толик. — Всё нормально.
— Я куплю тебе тачку, хорошую! Только отучись в автошколе, получи права! — выкрикнул я сыну в лицо. — Честно получи!
Толик стоял предо мной понурый и, казалось, обиженный, но в глазах у него было что-то чужое, он как будто на время выключался из жизни, а когда включался обратно, напарывался на какой-то дискомфорт и опасность.
— До дома дойдёшь пешком. Тут недалече, — сказал я примирительно.
— А как ты до своей машины доберёшься?
— Доберусь как-нибудь...
— Пап, верни ключи. Мне надо. Позарез. Я тебя подвезу и отдам машину. Правда... Никто тут меня не остановит, — стал было канючить Толик.
— Нет! — отрезал я.
Это было несколько лет назад. Ещё была жива мать, и я ехал к ней в родной посёлок. Летом трасса почти пустая — две полосы, разделённые прерывистой линией. Нормальная, не скользкая, не шибко битая. Впереди поворот. Прерывистая перешла в сплошную. Я только подумал, вернее, успел подумать, что надо бы сбросить скорость, но нога по-прежнему давила на газ. Впишусь, трасса сухая, и затормозить всегда успею перед попутной машиной. Но попутной не было, а на встречку вылетел бортовой «КамАЗ». Он не вписывался в поворот, а возможно, и не хотел вписываться, не видя моей машины за зарослями деревьев. Он увидел меня уже поздно, и уйти вправо не мог, уже не мог!
Когда завизжали тормоза «КамАЗа», когда завизжали тормоза моей машины, летевшей лоб в лоб тяжеловесу, который превратит мою машину в лепёшку, вся жизнь промелькнула разом. Нет, не как на кинопленке, а разом, одним кадром, будто на одной большой картине: и детство, и школьные годы, и студенческая жизнь, и работа, и быт, и семья. А последней мгновенной мыслью было сожаление: мать-то меня не дождётся, а она ведь ждёт.
Удара не было. Моя машина, словно бы понимая, что её больше не будет, заупиралась, встала на дыбы, замерла, вцепившись колодками в диски, а шинами в асфальт. Этот случай запомнился мне навсегда. Даже не угрозой, перед которой я находился, а теми возможностями мозга, когда враз открывается вся твоя жизнь, и кажется она, эта твоя жизнь, изображённая на одном полотне, какой-то нелепой, пустой, сероватой. Ради чего живёшь?!
— Прости, братан! — выкрикнул мне водила «КамАЗа», косматый, худой, остроносый мужик, не желторотый пацан, а, по всему видать, опытный водила. — Бес попутал, спешу очень.
Я ему ничего не сказал. Я не мог говорить. Даже обматерить не смог. В горле — сушь.
Ещё раз жизнь моя пролетела одним кадром перед глазами, когда я отмазывал Толика от армии. Пару лет назад в Гурьянск назначили нового военкома, и он стал шерстить призывников. Сказал сыну строго: