— Тут давно никто не живет.
Из-за деревьев показалась Мариам. Ветка в её волосах цвела, и её лепестки светились в темноте, оттеняя её бледное лицо.
— Он принадлежал Королеве до того, как Грань короновала её. Она очень любила Сад. Всегда поливала цветы, счищала пылинки с роз и слушала соловьев. Но стоило ей понять, что она здесь главная — и она забросила этот маленький садик.
— Это печально… Зазвездилась эта ваша Королева.
— Тише, она услышит. Она везде, она — серый кардинал этого места и посланник Грани. Говорят, в Ночь, Когда Все Двери Открыты она лично погадает самому потерянному из нас.
Немного помолчав, она добавила:
— Когда ты вырастаешь, некоторые вещи тебе становятся не нужны. Когда ты переезжаешь в новый дом, ты выбрасываешь старые диски, одежду, телефоны, людей… Зачем ей какой-то Сад, если у неё все то, что за стенами? Зачем ей цветы, если она владеет всеми секретами?
— Тогда нужно оживить этот Сад! Давай, помогай, как там тебя? Ветка? Цветок? Золотистая?
— Мелодия.
Мы принялись полоть грядки стричь траву, садить цветы, которые вырастали в мгновение ока. Вскоре Сад действительно ожил и зацвел невиданным буйством красок, будто само воплощение жизни. И птицы вновь запели, и я готова поклясться, что они произносили моё имя. Секунда — и фонтан взвился, окруженный радугой, его брызги стремились к небу и падали в воду, и сквозь них светило радостное солнце.
— А ты и впрямь весна, — восхищенно сказала Мелодия, — Дарящая возрождение и вселяющая надежду. Муза вечного мая. Ты делишься своей юностью, и рядом с тобой кажется, будто все мы целые. Ты достойна занять место Королевы.
— Да не хочу я быть Королевой, — фыркнула я, — Мороки много… Я не люблю власть. Я люблю пирожки с капустой.
— Ласка с тобой ими поделится! Завтра придешь сюда?
— Конечно! Жди меня!
— Хорошо, тогда пока мы прощаемся. И в какой-то степени навсегда, потому что здесь всё сгорает с первыми лучами солнца.
Она помахала мне рукой и скрылась среди деревьев, и приторно-горький аромат сопровождал её, и я еще долго слышала ритмичный стук её каблучков, даже когда проснулась на своей кровати.
— Ненавижу. Просто ненавижу, когда нас будят так рано, — пожаловалась Элис. У неё отрасли непрокрашенные корни волос.
Габриэль, Кларисса, Зои и Клэр синхронно кивнули в знак солидарности.
— А я люблю утро, — рассеянно протянула я, — Последние сгустки сумерек и мир, отраженный в крохотной росинке…
— Да ты больная, — фыркнула Элис.
— Ну конечно, — улыбнулась во все 32 зуба я, — Мы все тут больные.
— А ты — особенно, — хмыкнула Элис.
— И я тоже особенно! — вставила Зои, — Я особый случай.
— Ты хотела сказать, безнадёжный? — заржала Клэр.
Зои кинула кинула в Клэр еду. Точнее, она целилась в неё, но попала Клариссе в очки, а та в долгу не осталась и залепила ей в ответ, задев Габриэль. И понеслась душа в Рай… Потом мы попали в соседний столик. Другой соседний столик из солидарности тоже запыальнул в нас. Правда, потом пришли санитары и утихомирили нас.
— Все равно это даже не съедобно, — брезгливо протянула Элис, ковыряясь в остатках запеканки.
— Хочу сэндвич, — сказала Габриэль, — Сэндвич — это круто. А запеканка — нет.
— А мне нравится, — сказала я.
К нам пододвинул стул парень с блокнотом в зубах.
— Как дела, девчонки? — спросил он, положив блокнот прямо на стол. На одном листочке было детально прорисованное срамное место.
А потом меня осенило: да это же тот парень!
— Ты…
— Тсс, мы не заговариваем об этом днём, — прошептал он, — Меня зовут Блейн, и я непризнанный гений мира изобразительного искусства.
— Да уж вижу, — усмехнулась я, — А меня зовут Элли, я люблю свои кудряшки и рисовать бегемотиков, а ненавижу каши и лживых людей.
— Тогда тебе повезло, я говорю правду, Большеротая Говорливая Дева, — осклабился Блейн.
— Что-то ты сегодня мало говоришь, ты не приболела? — с участием спросила Элис.
— Да ну вас, — насупилась я, — Вот возьму и разозлюсь. Я — опасность, бушующая стихия, ночной кошмар…
Я быстро замолкла, видя, как все застонали от смеха. Мне не было обидно, в кои-то веки. Я была окружена счастливыми людьми. У каждой из нас недоставало какой-то части, поэтому мы дополняли друг друга. Прямо как паззл. Большой счастливый паззл.
====== Согревающая ======
Я стояла посреди ледяного поля, а вдали светились огни города. Он был далеко, но казалось, что близко, надо только руку протянуть. Там вдали была жизнь и праздник, и я даже слышала звуки: голоса счастливых людей, мяуканье кошки, лай собаки, хлопанье крыльев птиц, топот звонких каблучков, плеск наливаемого чая. Сюда даже шел тонкий шлейф аромата свежеиспеченных булочек и корицы. Но здесь было всё мертво, давно мертво и промерзло до самых глубоких недр. И сколько я не буду бежать, я все равно не вырвусь. Город-мираж, неясный, словно отражение в воде, хрупкий, словно паутина. Летают змеи и шумят детишки на плоских крышах. А тут настолько холодно, что дыхание превращается в пар. И опять я не мерзну. Быть может, и эту пустыню я растоплю?
— Не растопишь, — услышала я голос, — Но можешь согреть.
Я стала озираться по сторонам, но никого не увидела.
— Вниз смотри.
Недалеко от меня лежал на спине парень, разведя руки в сторону, и звездное небо отражалось в его серых глазах.
— А представь, что бы было, если бы я смогла всё это растопить? — я легла рядом с ним, — Был бы океан. Бескрайний океан, нежно убаюкивающий своими волнами корабли. В водах резвились бы дельфины и иногда выплывали громадные киты, выпуская фонтаны.
— Тогда ты умрешь, — печально сказал он, — И тут все опять замерзнет. Вместе с кораблями, китами и дельфинами.
— Неужели? Очень жаль. Это место выглядит таким холодным и грустным…
— Это тебе так кажется, потому что ты весна… Ты не привыкла к такой холодной красоте. Просто посмотри на это небо.
Я послушно устремила вхгляд наверх. Россыпь звёзд, упорядоченных в причудливые созвездия, спирали галактик, дальние планеты и сияние на горизонте. Внезапно я почувствовала себя такой крохотной, как муравей.
— Так не бывает, — рассмеялась я.
— Здесь всё бывает, — серьезно сказал он, — Я люблю приходить сюда и лежать. Здесь хотя бы нет прутьев и белых стен.
— Откуда ты? Как тебя зовут? Почему ты такой грустный? А возможность выбраться есть?
— Полегче, муза… Не нападай так сразу. Меня зовут Ворон. Мне Мама дала это имя – так одну Иную зовут, если что. Знаешь, это большая редкость здесь. Дающий имя обретает власть над тем, кому дается имя. Хорошо, что это дано не каждому. Представь, какой бардак бы был?
— Да уж. Поэтому человек любит давать всему названия. Хочет почувствовать хоть какую-то власть, иначе рассыпется на куски.
— Я знаю, что у меня нет власти, но я не рассыпался на куски. Правда, я потерял много воспоминаний, но у этого другая причина.
— Потерял? Почему?
— Я вообще часто теряю вещи, кажущиеся мне незначительными. И после того, как я лишаюсь их, я понимаю, как они драгоценны для меня. Но все, что я могу — это собирать осколки.
— Печально… Воспоминания — это слишком важная вещь, чтобы их терять.
— Но ведь ты потеряла часть своих.
— Вот именно. Поэтому я понимаю, как они важны. Смешные и странные, нелепые и забавные, разрушающие и созидающие, они все важны.
— А Мелодия бы с тобой не согласилась. Она добровольно отдала своё. Не понимаю я её. Я бы предпочел помнить всё, что случилось со мной. даже самое ужасное. даже если это будет причинять мне боль. Такова расплата за то, чтобы быть живым.
Вокруг становилось теплее. И лёд стал подтаивать.
— Рядом с тобой я чувствую себя живым, — нежно сказал Ворон, — Ты и впрямь Поступь, муза весны. Ты — моя долгожданная оттепель. Наконец-то я тебя нашёл.
— Скорее, это я тебя нашла, — хихикнула я.
— Ты ещё пока не умеешь проникать в сны. Это я тебя сюда пригласил.