— Так почему… мне нельзя так говорить?
— Потому что… сам должен знать! — чувствуя вновь закипавшую бурю в своём сердце, сдержанно проговорил Мукуро. Не любил он такие возвеличивающие почитания своей личности и своего великого вклада во что-нибудь. Мерзко это. Действительно. Зеленоволосому оставалось лишь притихнуть и смотреть в окно. Рокудо тотчас хлопнул себя по лбу, понимая, насколько он дурак: точнее, это он знал до того без всякого намёка, но бывают такие моменты, когда понимаешь свою глупую сущность острее. А причина была такой: мужчина вдруг неожиданно осознал, что своим гадким настроением и бездумным геройствованием может подпортить денёк парню. Как исправить? Это уже другой вопрос, на который Мукуро без сомнения знал ответ… хотя и абсурдный (Господи, как приелось это слово!), но ответ…
В скором времени они перекинулись парами фраз: мужчина ещё раз похвалил Франа, поздравил его с хорошим первым выступлением и пожелал удачи в дальнейших концертах. Парень, несмотря на то, что заметно притих после выговора учителя, всё же тихо радовался, ибо никто сегодня не мог запретить ему радоваться. Потому что день такой — никак нельзя испортить его для скрипача, хотя он и подходил к концу. Наконец они подъехали к уже знакомому дому — Рокудо точно знал, что, когда он навсегда отпустит от себя паренька, то обязательно продаст эту квартиру, ибо жить в ней и вообще проходить рядом с этим домом будет сущим испытанием. Он просто не сможет, потому что если нужно распрощаться и уйти — значит, следует сделать это без промедления и претерпеть эту глухую боль в груди. Нужно просто решиться на это и сделать. Не оборачиваясь. Иначе — всё будет провалено. Так учитель решил уже давно. Так оно и будет. Но будет ли?..
Мукуро вызвался довести зеленоволосого хотя бы до подъезда, сославшись на помощь в переноске объёмных букетов; Фран, сдерживая улыбку, тихо согласился, хотя до того сам таскал эти цветы без всяких проблем по всему зданию, силясь найти выход. Он был не дурак, даже на вскружившую счастьем голову он прекрасно понимал настоящую суть этих действий. Собственно, для чего мы это рассказываем? Это уже и так должно быть понятно.
— На, держи вот эти. Далее, надеюсь, дойдёшь? — Мужчина всунул ему в руки пять букетов и вопросительно глянул на него. Скрипач, дрожа губами от желания широко улыбнуться, кивнул и, пробормотав что-то там про благодарность, развернулся, медленно зашагав вперёд. Но вновь сделал это так, словно ясно предвидел, что его захотят приостановить и что-то договорить в ответ… Рокудо чувствовал это по слегка развёрнутой набок голове, по робким шагам, ещё на что-то надеявшимся, и по самой медлительности, так не присущей этому парню. Мукуро усмехнулся: «Сегодня ты прав, мой мальчик. Сегодня я тебя остановлю. Но более — никогда». Синеволосому хотелось рассмеяться — он ещё никогда так не врал.
— Ты и сам знаешь, что нужно сейчас сделать. — Фран сделал ещё пару мелких шагов, наверняка улыбаясь. — Да постой же! — Остановился. Но не повернулся, слегка наклонив голову и искоса поглядывая на учителя. Тот подбежал к нему и, понимая, что сейчас уже навряд ли что-то сыграет большую роль в их идущей на убыль истории, положил руки на вздрогнувшие плечи музыканта. Потом Мукуро тихо и яростно прошипел: «Да чёрт с тобой!» и крепко обнял, соединив свои руки кое-как под охапками букетов. Мужчина наклонился ближе, вновь ощутив уже приправленный романтическим настроем приятный запах зеленоватых волос, почувствовал, как его ученик затаил дыхание, как натянулся, словно вторая сверху струна на его скрипке, как весь моментально наверняка покраснел, скрывая это под чёлкой и прядями волос. Рокудо сейчас видел, видел и понимал его насквозь, ощущал это через его вечно-охлаждённое тепло тела, через мелкие вздрагивания и редкое, неглубокое дыхание. Он прекрасно знал, что там творилось в душе паренька сию минуту, но расцепить рук не мог — это уже становилось похоже на что-то другое, на что-то весьма глупое… Глупое и приятное.
— Просто хотел попросить прощения за испорченный вечер своими колкими словами. Вот и всё. Забудь про то, на что я мог надоумить тебя в этом объятии. — Рано или поздно всем нам придётся сделать что-то такое неприятное, тем самым создав залог для хорошего будущего. Порой это слишком тяжко, но если позволить себе окунуться в этот обман — будет ещё тяжелее. Поэтому Мукуро знал, что нужно прервать… прервать не только это короткометражное объятие, но и их примерно такой же фильм, нечаянно затянувшийся на сорок серий. Нужно. Иначе может выйти второй сезон — куда более плачевный, чем первый. Фран глухо молчал, но мужчина и не требовал ответа, он просто разомкнул круг возникнувшей нежной идиллической атмосферы и быстро выбежал из подъезда, сам понимая, сколь ложных надежд даёт он парню. Садясь в машину и заводя мотор, Рокудо горько рассмеялся — так смеются уже обречённые люди. Он уже не был уверен, что слово «ложных» так отлично подошло к слову «надежд». Да что уж и говорить: он вообще не был ни в чём уверен.
Слишком по-детски надеяться на такой бесславный конец, но ещё глупее — ожидать счастливого конца. В любом случае несчастье будет преследовать их по пятам, даже когда они окажутся вместе. Но будет ли оно так заметно и так важно в тот момент?
========== (Не)Последнее прощание. ==========
Казался лишним каждый звук,
Несвоевременным дыханье.
Началом всех земных разлук
Казалось каждое свиданье.
Белая гвардия «Комната» ©.
…быть может, осенью птицы получают некий знак, предупреждение. Надвигается зима. Многим из них суждено погибнуть. И они ведут себя совсем как люди, которые в предчувствии близкой смерти с головой уходят в работу или кидаются в разгул.
Дафна дю Морье «Птицы»©.
Дни, недели стали утекать с ещё большей скоростью — так бывает, когда только-только осознаёшь, что счастливых деньков у тебя осталось мало. Ты начинаешь ценить и оп! — ценить-то осталось совсем ничего. Горько становится, горько, но что поделать? Их не вернуть, не продлить, ничего с ними сделать нельзя — можно лишь с благоговением сохранить их у себя в памяти-копилке, тщательно упаковывая и давая яркое название и описание каждому воспоминанию. Только так. Более эффективного на свете не было ничего придумано. А потом аккуратно доставать те самые моменты, отряхивать их от пыли забывающихся обстоятельств (словно древние фолианты с полки) и бережно и с нежной улыбкой пересматривать, перечитывать — у каждого своё. Мукуро знал лишь одно: воспоминаний, приятных, но колющих и режущих безумно душу, у него останется много. Хотя в сравнении с длительностью оставшегося периода его жизни — просто капля в море.
Рассказывать о дальнейшем более чем глупо — всё и так вполне ожидаемо. Юного скрипача, после его потрясающего выступления, приметили многие люди: важные и не очень. Но нас интересуют более важные персоны: с одними Мукуро был знаком, с другими сошёлся чуть позже. Всё, действительно, пошло как по маслу: Франу посыпались приглашения выступить где-нибудь, порой, в качестве стимулирования, предлагалась пока небольшая сумма денег, но даже этого парню было много. Он выступал, не покладая рук и не жалея себя, полностью отдаваясь любимому делу и порой лишая себя возможности отдохнуть — но он испытывал истинное удовольствие от игры, поэтому с тех самых пор его изумруды излучали только счастье. Раз Фран счастлив, значит, и Рокудо должен чувствовать себя таким же — если не ощущать в действительности, то хотя бы натянуть на себя плёнку этого призрачного счастья. Мужчина справлялся со своей задачей хорошо, но… но существовало множество «но», благодаря которым жить так весело не удавалось. Например, ставшее острым состояние, предчувствовавшее скорое прощание. От него уже было не так горько, как впервые, но теперь осадок стал во сто крат тяжелее, хотя и осел где-то внизу, а не болтался на поверхности, постоянно раздражая. Во всяком случае, Мукуро всегда отметал эти мысли на задний план, считая второстепенными и малозначащими в сравнении с тем, что сейчас происходило в жизни. Тут становление гениального скрипача, а он о своём, о мелочном! Непорядок!
Жизнь проходила быстро: казалось бы, всего каких-то пару месяцев, а как за это время может поменяться и подняться человек! Мужчина никогда не знавал такого быстрого взлёта у всех своих прошлых учеников: он был всё же прав, говоря, что нынче ему попался алмаз. Алмаз, теперь — бриллиант. Даже завуч, первое время постоянно осуждающая выбор молодого учителя, теперь часто извинялась и восхищалась новой звездой, прибавляя с робкой улыбкой, что всякому свойственны ошибки. Рокудо было всё равно как сейчас, так и до этого: он просто это отчётливо знал, и всеобщее признание было ему практически не нужно. Синеволосый теперь отходил на задний план и, в общем-то, сам способствовал этому, постепенно отпуская от себя Франа. Он, безусловно, ещё помогал ему, и они даже иногда занимались музыкой, но уже эти уроки были точно последними, будто нужные им совсем не ради музыки. Мукуро знал и, грустно улыбаясь в такие моменты, просто с необыкновенной смиренностью принимал эту жизнь. Он ясно видел, как его ученик уже становится и берёт на себя статус «бывшего ученика»; парень достиг того самого уровня, который называют профессиональным. Мукуро также предвидел, что, когда слава конкретно вскружит голову парнишке, он мгновенно забудет свою дорогу к учителю, станет лишь изредка ходить к нему на поклон за предоставленную квартиру, а как только появятся первые средства, на которые возможно приобретение жилья, пиши пропало, и подавно музыкант его не вспомнит в своей жизни. Конечно, Рокудо не мог знать этого точно, но был готов к такому повороту событий, к такому удару — он сможет его выдержать, выстоять и в конце лишь презрительно улыбнуться. Но это состояние далось ему не так легко, как можно подумать… Каждый знает, каково это, навеки вновь замораживать свою, казалось бы, только-только приоткрывшуюся и оттаявшую душу. Но мужчина спокоен — ему не впервые.