«Раз шаг — Ты дышишь глубоко и совсем неуверенно». Мукуро чувствовал, что никогда ничего в своей жизни не делал с такой ненавистью и недовольством, сейчас он просто грубо принуждал себя к этим нехитрым движениям ступней, понимая, что лишний поворот — и всё пропало. «Шаг второй — Всё ещё слышно, как ты дышишь, но теперь, кажется, ты затих совершенно, ибо наверняка думаешь о чём-то важном; вот твои пальцы нервно стучат по ручке футляра. Нет, только не делай этого, просто вытерпи…» Ступать стало чуть легче, но не настолько — эти липкие нити были мало того, что скользкими и неприятными, так ещё и резиновыми, приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы отойти на большее прежнего расстояние. «Номер три — Тебя становится слышно чуть хуже, но я даже за сотню километров от тебя определю, что ты можешь чувствовать. Или как всегда ошибусь». Мужчина горько усмехнулся, вспомнив, что забыл поздравить парнишку за проигранный спор — когда-то давно они разошлись во мнениях насчёт скрипки, один говорил, что у неё хорошая энергетика и она принесёт счастье и успех, а другой не верил во всё это. Порешили в итоге на том, что в будущем узнают, кто был прав. И вот Рокудо чувствовал, что победил хоть где-то, ибо музыкант добился славы. Хотя причём тут скрипка? Уже и непонятно; синеволосый сам был в шоке от той чепухи, которой они страдали вместе с этим парнем буквально пару месяцев назад. То, что скрипка когда-то давно принадлежала ему самому и именно Фран случайно подобрал её где-то там, кажется, на остановке, ещё ничего не значит, что юный музыкант стал популярен только поэтому. «Четвёртый шаг выдался каким-то длинным — А ты уже полностью растворяешься в бесконечных звуках толпы. Ещё чуть-чуть и можно будет смело говорить, что мы сумели выстоять это испытание, да, Фран?» Мукуро отчего-то очень хотел сказать парню что-то ещё, но совершать ошибку не хотелось. Иначе обострённая ненависть к самому себе обостриться ещё больше. «Пятый — всё, я могу смело говорить, что переступил границу. Мне тебя вообще не слышно, думаю, и я где-то для тебя скрылся в толпе. Всё, не буду больше считать…»
Мужчина стиснул зубы и зашагал быстрее, с сожалением понимая, что он не может расплакаться, как в детстве, из-за своего статуса. Зато душа его ревела, как какая-нибудь мягкосердечная девушка. Однако ничего поделать нельзя… вот уже и шаг становился твёрже, и сердце леденело и покрывалось плёнкой стали. Всё сейчас должно пойти своим прежним чередом. Но как же не хотелось отпускать прежний черёд! Мукуро опять врал, говоря себе, что не хотел, чтобы Фран его остановил, — он желал этого так сильно, как ни желал никогда и ничего на свете. Он был слаб и подвержен сильным эмоциям — редкий человек на его месте устоял бы, сославшись на разумность решения. Конечно нет, конечно хотелось остаться с этим чёртовым холодным мальчишкой! Вопреки всем правилам и обязанностям!.. Наверное, единственным контролёром Рокудо стала совесть — ну, а кто же ещё? Учитель чувствовал, что понемногу сходил с ума. Но так, видимо, и нужно.
— Да какого чёрта вы не останавливаетесь? Должны остановиться, глупый же вы учитель! — долетел до Мукуро яростный крик; человек, пропищавший это, наверняка готов был в любую секунду сорваться в истерику и растерзать каждого, кто встретится ему на пути. Мужчина понимал, что убивает и себя, и его, но не развернуться в его случае было бы кощунством. «Ладно, Фран, сейчас я поддамся этой слабости, но впредь… сам понимаешь, как должно быть». Не успел Рокудо повернуться к Франу, как тот железной хваткой вцепился в его кисть. Такие горящие почти что ненавистью изумруды и перекошенное от сильнейших чувств лицо учитель видел впервые и неприлично для себя удивился, понимая, что со стороны он выглядит глупо. Нет, развернуться здесь было скорее не слабостью и не чем-то плохим… это даровало какую-то едва ощутимую ценность. Быть может, совсем смешную для остальных, но для них сейчас просто равносильную мешку с золотом. Парень глубоко и часто дышал, будто пробежал сейчас трёхсотметровую дистанцию на время, а не каких-то десяток шагов. Рокудо видел и сильно изумлялся такой перемене в скрипаче: да, бывали с ним такие моменты, когда он слегка давал волю своим эмоциям, но сейчас!.. Те плескали из него каким-то диким, бешеным потоком, глаза сияли чем-то между любовью и ненавистью, но обязательно сильным, рот был готов выкрикнуть пару опасных словечек, а душа, казалось, наконец встрепыхнулась, разметав рядом с собой тучи многолетней пыли и грязи. Мукуро был насколько счастлив, настолько и несчастлив одновременно: говорил же он, что счастья это явно не принесёт, хотя будет самым желанным желанием на свете. Между тем молчание затягивалось…
— Ну что же вы смотрите на меня? Удивлены? Удивлены моим поведением? — Музыкант резко отпустил кисть учителя, вперив ещё горящий гневом взгляд в него. — Вам ли не знать, дорогой мастер Мукуро, каков я на самом деле? Так почему же вы сейчас так поражены?
— Прошу тебя, успокойся… — Рокудо слышал подозрительную неуверенность и отвратительную лживость в своих словах. — Я не должен останавливаться, ибо не хочу портить твою жизнь, твою начавшуюся славу. Ты бы лучше тоже… пошёл бы наконец в поезд! — Такой грубости мужчина от себя точно не ожидал, но оно как-то само вырвалось. Изумруды помутнели, лицо, кажется, стало на тон бледнее — решительность и вера в лучшее, скорее всего, пошатнулись. Мукуро чувствовал себя так, словно бы он убивал человека, но не сразу — безболезненно и быстро — а потихоньку, по чуть-чуть разрезая его или пытая. Ладно, если был бы на месте зеленоволосого кто-нибудь другой, но он сам!.. Рокудо ощущал, как часть пыток передалась ему.
— Дурак! — вдруг совсем по-детски и на высоких нотах пропел мальчишка, прикрыв глаза и сжав кулаки. — Огромный! Несоразмерный ничему дурак! Я не верю, чтоб вы были так тупы!..
— Откуда тебе меня знать? Ты ведь даже и не догадываешься, каков я на самом деле… Все твои лжедомыслы в моём случае вовсе не уместны, — Рокудо старался говорить ровно, даже малость холодно, но очень хорошо понимал, как Фран, словно рентгеновскими лучами, просвечивает его душу насквозь, уже прекрасно зная, что там сокрыты за скелеты. Атмосфера была такая, будто сейчас кто-то был готов взорваться и произнести немало правдивых слов. Мукуро это чувствовал. И принял. Ибо остановить скрипача навряд ли будет возможным…
— Не знаю… — внезапно холодная усмешка, непривычно стальной голос — от такого бросало в дрожь. — Не знаю, говорите? Всё, всё я прекрасно знаю и с самых первых дней знакомства. Хотите расскажу, раз вы так сомневаетесь? — Язвительная улыбка, ядовитый взгляд — изумруды пьянели от предвкушения победы. — Вы имеете одну тайну, которую стараетесь закопать поглубже в себя, и тайна это… ваш несчастный брак. Вы глупо и намеренно лжёте всем, говоря, какая у вас прекрасная семья. Что жена эдакая палочка-выручалочка, хорошая, добренькая. Что всё у вас просто замечательно! А сами каждый день приходите в таком состоянии, будто у вас друг умер или случилась какая-нибудь трагедия. Я же видел… — Голос стал мягче, в глазах буквально на секунду вспорхнула надежда. — Я же видел, как вы были несчастны. И я не понимал, почему вы врали мне даже после стольких месяцев общения… Я искренне надеялся, что когда-нибудь вы мне расскажете о своей проблеме, и я бы помог. Вот честно, помог бы! Зачем всю жизнь жить с какой-то шлюхой, если можно?..
Фран не успел договорить — во всё это время молчавший и не дёрнувший ни одной мышцей своего лица Мукуро наконец не вытерпел и грубо схватил парнишку за ворот футболки, хорошенько встряхнув и теперь уже взяв на себя роль горящего ненавистью человека. Он бы и хотел сказать в ответ пару ласковых, да и сделать равноценный обмен — ведь у него также была припасена одна куда более страшная тайна — но в ту же секунду передумал. Его суровый и строгий взгляд сказал за него всё; мужчина лишь тихо и довольно беззлобно прошептал:
— Иди в вагон. Кажется, твой поезд скоро отправляется. Прощай. — Рокудо также резко отстранил от себя музыканта и быстро развернулся, практически бегом удаляясь от этого чёртова места. Он не стал отвечать что-нибудь едкое, ибо хотел запомниться мальчишке если не добрым, то хотя бы не злым; а, как известно, сигаретный дым въедается в материю куда сильнее, чем чистый воздух, поэтому и не стоит, думал синеволосый, отвечать желчью на желчь. Он искренне надеялся, что Фран останется на своём месте ошарашенный и тем самым окажется запихнутым в вагон толпой или контролёром. Хотя чего опять врать (боже, вся эта повесть только и пропитана ложью!), Мукуро надеялся в душе на кое-что другое… Кое-что, что сломает жизнь и ему, и его бывшему ученику. Мужчина слышал свист в ушах и ничего не видел перед собой; странно, казалось, прошла вечность, а ожидаемой погони не предвиделось. Синеволосый вздохнул тем самым мучительным вздохом, которым мы дышим, понимая, что желанное, но запретное не сбылось, и осталась лишь серая монотонная скука. Ощущение на своей ладони чьей-то руки и резкое прекращение движения до него дошли ой как не сразу. Даже разворот по направлению к знакомому лицу был сделан неосознанно. И это самое знакомое лицо было сейчас таким жалким и трогательным!..