— Я ничего не скажу… не буду глупо повторяться о своей любви, о каких-то там подвигах ради тебя, которые совершу без проволочек… Это ты и сам хорошо видишь, — тихо говорил он, уткнувшись носом в зелёную шевелюру и вдыхая до болезненных и вместе с тем радостных сжиманий сердца родной запах. — Просто дай мне минуту так постоять. Я ещё сам не верю…
— И я тоже. — Он улыбнулся, ощущая на себе увлекающие его в объятие руки и сам пытаясь протиснуть свои для того же.
— Знаешь, всё мне в тебе напоминает малого ребёнка: поведение, действия, улыбки, чувства… Странный ты всё-таки. Наверное, это сложно, быть одним с одними и другим с другими, — тихо говорил Рокудо, чуть крепче прижав к себе скрипача. Тот лишь слегка дёрнулся от своей усмешки и вскоре ответил:
— Быть может, и сложно. Я точно ещё не понял, как это. Но теперь, я вижу, всё будет по-другому. Моё и ваше, кстати, тоже, желания исполнились… — Он отчего-то сильнее вжался в своего учителя и схватил его пальцами за ткань одежды. — Даже не смейте говорить, что вы хотели чего-то другого. Вы с самого начала понимали, что этот путь не для нас. Он правилен, строг, холоден, но, увы, никак не для нас. — Наконец зеленоволосая головка поднялась, и по-прежнему ярко и опять-таки нежно заблестели изумруды. — Я не хочу никакой славы и баснословных денег. Я лично и во всеуслышание готов отказаться от этого, лишь бы быть рядом с вами хотя бы не в качестве любимого человека, а просто глупого ученика… — Светлая тень улыбки пробежала по его лицу. Подул сильный ветер, такой холодный и противный, каким он только мог быть в сентябре. Мукуро спокойно выдохнул и просто положил голову парня к себе на грудь, забираясь рукой в его шелковистые волосы.
— А ты и так глупый… глупый, глупый. Весь в меня. Я не лучше. Если бы ты только знал, ради какого страшного человека решил остаться…
— Во-первых, я всё знаю. Во-вторых, даже если бы не знал, то всё равно остался, будь вы хоть убийцей или маньяком. Даже если бы вы убили меня — мне было бы глубоко фиолетово, — серьёзно проговорил зеленоволосый, насильно отстраняясь и с долей обиды во взгляде смотря на Рокудо.
— Что ты можешь знать, Фран? Не делай поспешных заявлений, причём таких нелепых! — с усмешкой спросил мужчина, убрав надоевшую ему до колик в животе чёлку с лица ученика.
— Если уж такое узнал… — Он сделал ударение на слове «такое», — То это для меня проще простого. Вы хоть и по-своему странный, но не настолько. Вы лишь воображаете себя ужасным… — Скрипач грустно улыбнулся, — На деле же таким не являетесь. Это я могу доказывать вам вечность.
— И всё-таки ты совершил ошибку, — настало время Мукуро становится не на шутку серьёзным и озабоченным. — И я тоже.
— Тогда и вся наша жизнь — ошибка. И моя музыка — тоже ошибка. Что правильно? — полушутливо спросил парень, преданно заглядывая мужчине в глаза. Тот вновь растаял, не смея задерживать свою улыбку. Он лишь промолчал на этот вопрос, ведь знал, что его скрипач уже давно нашёл ответ в его душе. Зачем глупо говорить какие-то слова? Если честно, сам синеволосый был крупно насторожен таким многословием в их разбирательстве недавно: на деле же хватило бы двух-трёх фраз. Но он понял: было тогда слишком сложно и ему, и Франу. Такое навряд ли уладишь как-то иначе. Притом же пошло всё далеко не по сценарию. Уже давно. А если быть точными — то с самого начала.
— Знаете, нам нужно уехать. Куда-нибудь далеко-далеко, — вдруг мечтательно начал парень, прикрыв глаза от удовольствия.
— Ты что, кого-то убил? — настороженно произнёс мужчина, косо на него глянув. Фран прыснул от смеха и толкнул учителя в бок, развернувшись и куда-то направившись.
— Не то чтобы… Но вполне возможно. — Тут он остановился, не пройдя и трёх шагов, и вмиг весёлость ушла с его лица. — Ибо убил я если не физически, то морально. И вы знаете, про каких дорогих вам людей я говорю. Ладно, часть из них не особо дорога, но вот один маленький человечек… вы его действительно любите.
— Садись в машину. Там поговорим. — Мукуро не терпелось уехать с этого наипротивнейшего места на Земле: именно на вокзалах чувствовалось, что все стены его были пропитаны утопическими думами, плачевными мыслями, тоннами слёз и пудом ругани, а также целым литром одиночества. Когда тёплый воздух окутал лицо обоих и из радио полилась едва слышная попсовая музыка, Рокудо смог успокоиться и собраться с мыслями, пускай и глупыми.
— А теперь скажу тебе вот что: никого ты не убиваешь никоим образом. Наоборот, убил бы, если бы оставил меня… — ошарашенно проговорил мужчина, только для себя поняв это. — Энн будет лучше, если она воспитается у кого-нибудь одного из родителей, но никак не у обоих. Моя жена пусть не такая простая и смиренная, — учитель горько усмехнулся, выезжая с парковки, — Зато хорошая мать и, уж поверь мне, воспитает из моей дочки хорошего человека. Я готов им отдать хоть половину всех денег, которые у меня есть. Ибо оставшейся части мне хватит сполна. Нам хватит сполна, — быстро поправился он — было не совсем привычно ощущать себя в таком положении, когда есть «мы» и уже нет «я». Мальчик лишь тепло улыбнулся — он слепо верил Мукуро, и такая привычка пошла уж давно.
Они молча выехали на главную здесь улицу и помчались сами не зная куда. Мимо проплывала прошлая жизнь, страшные переулки, грустные, полные отчаянья парки, серые дома и возбуждающие мысли о самоубийстве высотки. Всё это, пускай местам и овеянное приятными воспоминаниями, казалось горьким, томительным, досадным. Хотелось сломить рамки этого холодного города и вырваться куда-нибудь — так мы забываем своё тёмное или тяжкое прошлое, стараясь переключиться на день сегодняшний. Но сделать это без смены обстановки — никак. Этот мегаполис давил, томил, ломал Мукуро и Франа: они здесь жили много лет и насквозь впитали в себя дух одиночества, под девизом которого и проходила их жизнь здесь. Надо было наконец выжать из себя эту мутную воду и вобрать чего получше; значит, пора прощаться!
Мужчина вытащил таки телефон и прочёл сообщение: «Ты собрал вещи, думаю, ты никогда не вернёшься. Прощай, дурак.» «Да, действительно дурак. Ну уж лучше так, чем быть умным. Господи, опять стихи…», — с удовольствием подумал синеволосый, боковым зрением глянув на парня. Да, вещи он в самом деле собрал с утра пораньше, перед заездом к Франу, понимая, что если тот покинет город, то он не сможет оставаться здесь также. Хотя бы на какое-то время. Вот и тот самый пинок, как говорится. Теперь в его жизни появилась хоть какая-то динамика.
— Знаешь, мы теперь полностью свободны, — вдруг сказал он, откидывая телефон в сторону. Скрипач на пару секунд повернул голову на него и этого хватило, чтобы понять, что произошло. Он лишь просто улыбнулся и пожал плечами.
— Тебе есть здесь, что терять? — предупредительно, но насмешливо спросил Рокудо, хотя и всё знал сам. Фран откинулся на спинку кресла и довольно проурчал:
— Не-е-ет. А вам? — парень рассмеялся, наклонил голову к плечу мужчины и посмотрел на него снизу. — Быть может, вы так и рвётесь остаться здесь навсегда, а я, такой нехороший, вас заставляю? — Смех заполнил салон машины. Такого доброго смеха Рокудо от себя ещё не слышал.
— Что ты! — произнёс он, выруливая снова в нужную сторону. — Ну что, туда же, куда и обычно?
— Да, определённо.
Теперь уже всё должно пойти по-новому. Кто-то скажет «Банально», кто-то крикнет «Обыденно!», кто-то завопит, что неправдоподобно… но ответ на всё это будет один: это жизненно. Жизненно и никак иначе! Пускай было порой скучно, но… теперь-то всё точно пойдёт как надо, верно? Всё пойдёт просто-напросто по-новому. Даже фраза «туда, куда и обычно» — и та теперь заимела совсем иное значение: пока неизвестное, но точно отличное от прежнего (как знать, может, тот ров с туманом или вообще далёкая неизведанная страна?). Как и музыка, льющаяся из-под струн зеленоволосого музыканта, — она теперь тоже другая. Другая, но по-прежнему музыка абсурдной жизни. Это точно. Это неизменно.