Но, как бы меня ни разозлило это глупое требование, я привычно спрятал раздражение под маской безразличия. Все так же злясь, я добрался до концертного холла, зашел в зрительный зал, старательно игнорируя чужие взгляды и шепотки; демонстративно уселся в одно из кресел верхнего ряда, подальше ото всех, и мрачно уставился на сцену.
Впервые за последние три года я присутствовал на прослушивании, и радости это мне совершенно не доставляло. Не скажу, что совершенно не был знаком с девушками своего курса, так или иначе мы все равно пересекались за время учебы. Но от этого наблюдать, как одна за другой они играют одну и ту же мелодию, интереснее не становилось. А ведь придется прослушать все двадцать вариаций Зова. Так себе перспектива, и от нечего делать, я разглядывал играющих девушек. В основном гитары – ничего удивительного; впрочем, прозвучала одна флейта, довольно скучно, хотя девушка, которой она принадлежала, всегда казалась мне симпатичной. Миловидная брюнеточка со смешной и милой фамилией Земляничкина, девушкой слыла доброй, и откликнулся на ее Зов Славик, такой же добродушный и скучный парень. Будут прекрасной парой, и я с некоторой досадой решил, что завидовать здесь нечему. После Земляничкиной стало совсем уж уныло, других оригинальных инструментов на курсе не было, а гитарный Зов при всем желании многообразием вариаций не отличался.
Но все же одна гитара привлекла мое внимание, усугубив и без того дурное настроение. Лика Лазорева. Не то, чтобы мою неприязнь вызывала сама девушка; самоуверенная, яркая и эффектная; признанная красавица Академии, она была бы совершенно мне безразлична, не демонстрируй столь явно свой к ней интерес Соколов. А так уж получилось, что у меня все, связанное с ним, вызывает раздражение.
Играла она неплохо, с чувством, не опасаясь нарушать рамки канона, и никого не удивило, что Соколов вышел на ее Зов. Я провожал его выход злым взглядом: что за позер, даже из прослушивания устраивает шоу имени себя, любимого. Пытаясь усмирить рвущуюся наружу злость, я пропустил имя следующей студентки, и с удивлением обнаружил, что на сцену снова поднялась Лика. Хотя… я нахмурился, припоминая, что у Лики, кажется, есть сестра-близнец. Тихая, незаметная девушка, прячущаяся в тени своей яркой сестрицы. Наверняка это она – в строгом костюмчике, с гладко зачесанными назад волосами, с минимумом косметики на миловидном лице. И – со скрипкой. Совершенно неожиданный инструмент. А я-то полагал, что на курсе только гитары и флейты.
Но все мои неторопливые измышления улетучились в один миг, стоило прозвучать первому аккорду ее Зова. Меня будто оглушило, магия в моей крови вскипела, требуя идти к источнику звука, перед глазами все поплыло, лишь ее лицо я видел отчетливо. Спокойное, чуть отрешенное… Я должен был идти к ней. Должен – и не мог себе этого позволить. Мне пришлось замереть и вцепиться в подлокотники кресла - до боли в пальцах, чтобы остаться на месте. Стоит пошевелиться – и я не сумею перебороть Зов. А она все играла и играла, продолжая эту бесконечную пытку, и я, несмотря на разделяющее нас расстояние, видел ее глаза – сначала равнодушные, а затем…
Она смотрела на сидящих в зале и понимала, что никто из них ее не слышит. И в ее глазах набирало силу отчаяние, ясно и отчетливо я увидел, как в самых их краешках собираются слезинки. Я понимал, что для нее же лучше, если я останусь на месте, но видеть ее плачущей оказалось выше моих сил. Я поддался мимолетной слабости и поднялся ей навстречу.
Идти пришлось медленно, чтобы скрыть, как меня слегка покачивает от пьянящей силы музыки, звучащей в моей крови. И плевать на все изумленные, недоверчивые, обескураженные взгляды, сопровождавшие мое шествие. Я не смог воспротивиться соблазну, и какая-то часть меня бесшабашно радовалась происходящему. Мне даже начало казаться, что ничего страшного не произошло – ровно до того момента, пока я не разглядел, как в глазах моей Музыки отчаяние постепенно сменяется страхом. Самое время спуститься на землю после эйфории. Но я уже не мог остановиться.
К чести девушки, она не прекратила играть, даже когда поняла, кого ведет ее Зов. И последние его аккорды совпали по времени с моим восшествием на сцену. Мысленно поморщившись, я признал, что вышло не менее пафосно, чем у Соколова.
Стоило стихнуть музыке, ко мне вернулась ясность сознания. Ох, зеленые небеса, и что я натворил? Сердясь на себя, я мрачно уставился на девушку. А она, опустив скрипку, смотрела на меня с ужасом, и, похоже, была на грани обморока. Что ж, ничего удивительного.