Озорные скоморохи, пьяный Гонец, малограмотные дьяки — все это очень смешно. От этого даже самые трагические события кажутся не такими уж страшными.
Представьте себе, если бы в каком-нибудь другом спектакле людей посадили в бочку и бросили бы эту бочку в море, — конечно же, зрителям было бы страшно! А здесь — ничего. Никто в зале даже не всплакнул ни разу. Не страшно — и все тут. А почему? Да потому, что музыка такая. Красивая, выразительная — да. Но она как бы все время говорит вам — это происходит не на самом деле, а на сцене.
Теперь я могу сказать вам, что композитор и задумывал свою оперу как русскую народную сказку, которую разыгрывают скоморохи.
Вслушайтесь-ка в музыку — в интонациях всех героев оперы (пока что, кроме, пожалуй, Лебеди) совершенно ясно чувствуется народный говор. Мы слышим все время как бы разные народные песни — колыбельные, плясовые, протяжные...
Даже плач Милитрисы, даже реплики Бабарихи — все это написано композитором в духе народных русских мелодий.
Призывная фанфара в начале каждого действия тоже говорит нам о том, что это какое-то игрище: так зазывали прежде скоморохи на свои представления.
Вместе с тем музыка сохраняет и очень точно передает всю поэтичность и красоту пушкинской сказки. Особенно сильно это чувствуется там, где «действует» одна только музыка, — в оркестровых вступлениях.
Музыка этих симфонических антрактов (как их еще называют) рассказывает нам о том, чего мы не видим на сцене, что как бы происходило до поднятия занавеса.
Помните, перед первым действием музыка изображала военные сборы Салтана, перед вторым — путешествие бочки по морю? На сцене, конечно, трудно было бы показать и то и другое. Гораздо лучше об этом рассказывает музыка... Но...
Слышите? Вот они, фанфары. Прекратим разговоры до следующего антракта и будем слушать.
Действие третье
Снова плещутся морские волны. Их ровный шум прорезает какой-то сигнал — он звучит как прощальный привет, постепенно удаляясь. В клавире нет эпиграфа, и мы не знаем, что происходит. Но, очевидно, мы опять на острове Буяне, раз слышим «морскую» музыку.
Поднимается занавес.
Ах, вот оно что! Видите вдали уплывающий корабль? Вот откуда прощальные сигналы. Здесь, у Гвидона в гостях, только что были корабельщики. Это их корабль уплывает. Они держат путь в Тмутаракань, в царство царя Салтана.
Грустно Гвидону. Хотелось бы ему отца повидать, да как это сделать? Может быть, Лебедь поможет?
Раздаются нежные переливы арфы, появляется Лебедь.
Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Ну конечно, она поможет своему спасителю. И вот царевич Гвидон превращается...
Знакомая музыка, правда? Вот откуда, оказывается, этот знаменитый «Полет шмеля», который вы, конечно, много раз слышали по радио. Замечательно интересная музыка! И на каких только инструментах ее не играют! Полет шмеля любят исполнять скрипачи, кларнетисты, баянисты; его играют на ксилофоне и даже на губной гармонике. Эта музыка стала теперь самостоятельным концертным номером. Но только здесь, в опере, по-настоящему понимаешь всю ее выразительность. Кажется, что шмель гудит прямо у тебя над ухом. Даже отмахнуться хочется.
Занавес падает, закрывает сцену, а музыка продолжает звучать. Гудит Гвидон-шмель, улетая вслед за кораблем.
Снова звучат фанфары, и начинается вторая картина третьего действия.
Царь Салтан встречает корабельщиков в своем Тмутараканском царстве. Бабариха, Ткачиха и Повариха тут же. Не отходят от царя, в глаза ему заглядывают, развеселить стараются. Невесел царь, скучает по своей исчезнувшей жене.
Подплывает корабль. Сходят на берег корабельщики. А вот и шмель. Слышите, прожужжала и затихла его музыка. Спрятался.
Повариха с Ткачихой усаживают гостей за стол. Напились, наелись корабельщики и принялись рассказывать о своих странствиях.
В море остров был крутой... —
начинает свой рассказ один из них. Неторопливую речь корабельщика сопровождает плеск волн, мерный, медленный рокот оркестра. Корабельщик рассказывает про чудесный город. Сразу же оркестр откликается на его рассказ — прозрачная и вместе с тем торжественная мелодия, сопровождаемая сигналами труб. Мы ее уже слышали. Это музыкальная тема города Леденца.
Салтан удивляется:
Если только жив я буду,
Поплыву дивиться чуду.
Но злодейки не дремлют. Чуют они, что нельзя отпускать царя из Тмутаракани.
— Подумаешь, диковина — город на острове,— уговаривает царя Повариха. — Есть и настоящие чудеса на свете. — И повариха принимается рассказывать:
Знайте, вот что не безделка:
Дом хрустальный, в доме белка.
Опять знакомая музыка, хоть в опере мы ее еще не слышали. Русская песня «Во саду ли, в огороде». При чем она тут?
Ты, голубка, погоди,—
говорит ей Корабельщик, —
Речь об этом впереди.
Со временем и вы узнаете, для чего композитор использовал эту музыку в опере. Хотя, может быть, некоторые уже догадались?
В оркестре вихрем проносится тема шмеля. «Ай!» — вскрикивает Повариха. А шмеля уже и след простыл — ужалил свою тетку и был таков. Снова спрятался.
Корабельщик продолжает рассказ ужаленной Поварихе про чудо-белку. Оказывается, белка-то живет в том самом городе. Щелкает изумрудные орехи с золотыми ядрами и песни поет.
Вот теперь вспомним сказку Пушкина. Какую песенку поет белка «при честном при всем народе»?
В оперном тексте слов «Во саду ли, в огороде» нет, но нам напомнила о них музыка, которую, конечно же, знают все.
Еще больше дивится Салтан:
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу.
На этот раз вмешивается Ткачиха:
Что тут дивного, ну вот!
Белка камешки грызет...
Интересно, что мелодия ее фразы — это та же песня «Во саду ли, в огороде», только чуточку измененная, словно Ткачиха издевается над рассказом своей сестры, передразнивает ее. Завидует, как всегда. Она, мол, Ткачиха, может рассказать о таком чуде, которого никто не видывал:
Море вздуется бурливо,
И на брег с волны морской
Выйдут витязи толпой!
В музыке слышится тяжкая поступь витязей-богатырей и шум «бурливого» моря.
Эту сестру тоже прерывает Корабельщик. И опять жужжит шмель. Второй тетке досталось. Хорошо еще, что в бровь, не в глаз.
В третий раз ахает пораженный Салтан. Оказывается, такое чудо тоже видели на острове корабельщики.
Хитрая, умная Бабариха догадывается, что все это «Лебеди штуки». Вот только Гвидон! Что это за Гвидон такой?
Ну, а царь уже совсем собрался ехать в гости к неведомому хозяину чудо-города. Скорей нужно его отговорить: «Царь пойдет бродить по свету,— презрительно бросает Бабариха. — Точно дома дела нету». Но уговоры только сердят царя. «Завтра ж еду!» — кричит он.
Плохо дело! И Бабариха решает рассказать о чуде, ведомом только ей одной. Грубый голос Бабарихи становится вкрадчивым, почти певучим: