Теперь белый зал дома Энгельгардта называют иначе — Малый зал Ленинградской филармонии, и носит он имя основоположника русской музыки — Михаила Ивановича Глинки.
Как и полагается радушному хозяину, Глинка встречает своих гостей на лестнице. Мы узнаем великого русского композитора в мраморной фигуре, сидящей на скамье, в нише на площадке лестницы.
В зале дают концерты Давид Ойстрах и Святослав Рихтер, выступает Зара Долуханова. Здесь звучит рояль и скрипка, флейта и гобой, кларнет и арфа.
И только большие музыкальные коллективы — хоры, оркестры — здесь не выступают никогда. Малый зал имени Глинки — это царство камерной музыки. (Теперь вы уже хорошо знаете это слово, не нужно объяснять вам, что оно означает.)
Сегодня мы будем слушать здесь камерную инструментальную музыку.
Первое отделение концерта
До сих пор понимать музыку нам помогали слова. Сегодня с вами будет разговаривать только музыка, вы будете слушать только музыкальные звуки без слов. Видите, я же говорила, чтобы вы не ждали ничего легкого.
Первое отделение концерта предоставлено роялю. Заглянем в программу: Мендельсон, «Песня без слов».
Странно звучит, правда? Что же это за песня, у которой нет слов? Между тем немецкий композитор Мендельсон сочинил 48 таких песен. Да и не только Мендельсон.
Если вы откроете ноты фортепьянного альбома Чайковского — альбом этот называется «Времена года» и состоит он из 12 пьес, — то увидите в нем такие названия: «Песня жаворонка», «Песня косаря», «Баркаролла» (это ведь тоже песня в лодке, что-то вроде «лодочная»), «Осенняя песня». Вот сколько песен. А ведь альбом, как я уже сказала, фортепьянный, то есть эта музыка написана для рояля. Значит, это все тоже песни без слов. Их не поют, а только играют.
На эстраду вышел пианист.
Сейчас под его пальцами зазвучит рояль, оживут, поплывут в зал заключенные в нем звуки.
... Слышите? Ласковые, убаюкивающие интонации в мелодии, мерно колышется аккомпанемент — сопровождение[9]. Вы слышите только голос рояля. Только музыка говорит с вами, но вы прекрасно понимаете, что она поет вам нежную колыбельную песню.
Замолкли звуки песни без слов. Первое произведение исполнено.
Я знаю: вы сейчас аплодируете, а сами думаете: оказывается, совсем нетрудно понимать музыку. Напрасно нас пугали. Подождите, друзья, давайте слушать дальше.
«Шопен. Баллада № 1».
Может быть, кто-то из вас вспомнил балладу о Робин Гуде, кто-то — баллады Жуковского, Пушкина. Но ведь главное в балладе — это рассказ о каких-то событиях — исторических или просто выдуманных, сказочных. И рассказ этот обычно ведется подробно и обстоятельно, как в былине или в летописи, только, пожалуй, более взволнованно, более романтично, и сюжет более захватывающий. Может быть, некоторые сейчас вспомнили, что слышали еще и баллады-песни, например, «Лесной царь» Шуберта, на текст великого немецкого поэта Гёте. Или «Ночной смотр» Глинки. Помните, как начинается баллада «Лесной царь»?
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой...
С самого начала баллады, с первого ее тревожного вопроса вы чувствуете напряженный ритм скачки, волнение и почти страх. Об этом же рассказывает и музыка Шуберта — порывистая, смятенная мелодия и ритмически четкий аккомпанемент — тревожная скачка.
Но эту музыкальную балладу о страшном лесном царе и его прекрасных дочерях, которые чудятся в бреду больному, умирающему ребенку, рассказывает словами певец.
А сейчас вам предлагают послушать балладу Шопена, но на сцене по-прежнему только пианист за роялем и больше никого нет. Кто же будет петь? Кто будет рассказывать балладу?
Только рояль.
Существует предположение, что на создание этой баллады Шопена вдохновила поэма польского поэта Адама Мицкевича «Конрад Валленрод», в которой рассказывается о борьбе литовского народа против тевтонов и о литовском герое, по имени которого названа поэма. Но это только предположение, и это все, что я могу вам рассказать помимо музыки. А теперь слушайте.
... Медленно и почти спокойно начинается вступление к балладе. И все же в неторопливом и ровном движении музыки чувствуется особая поэтическая приподнятость, словно кто-то выразительно читает красивые, возвышенные стихи. Такие вступления встречаются часто и в балладах литературных.
... Аккорд, взятый словно на арфе, — ноты, составляющие аккорд, звучат не одновременно, а как бы переливаются одна в другую — и вы чувствуете, что вступление кончилось.
Появляется тихая и немного грустная мелодия. Грустной она кажется нам еще и потому, что в ней слышатся как бы легкие вздохи. Пульсирующий ритм таких же тихих аккордов создает ощущение неясного беспокойства, тревоги... Это как воспоминания о чем-то хорошем, но далеком, позабытом. И волнуют эти неясные воспоминания, и чем-то радуют. И грустно, что это хорошее давно ушло, оставив в памяти только зыбкий, ускользающий след.
Мелодию-воспоминание сменила другая — нежная и грациозная. Пожалуй, она похожа на красивый, лирический вальс... впрочем, нет, это даже не вальс, а скорее мазурка[10], но только мелодия более напевная и одухотворенная, чем просто танец.
... Отзвучала пленительная музыка, и мы снова слышим знакомую тему начала. Только теперь она звучит совсем иначе, словно музыка рассказывает нам о чем-то очень тревожном; и этот рассказ продолжает вторая музыкальная тема. Она тоже изменилась — теперь ее не сразу узнаешь. В мощных героически-звучных аккордах слышится радость победы.
Начинается легкий и прозрачный вальс — но сразу же музыка вновь становится напряженной и драматичной — возвращается первая тема, которая гонит прочь счастье и радость. Стремительный бег пассажей... и в ответ мрачные аккорды в басу. В этом пламенном и бурном вихре промелькнули интонации первой темы, но настоящий шквал музыки обрушивается на нас; в нем уже не слышно ни первой, тревожной, ни победной, светлой, второй музыкальных тем. Баллада окончена.
Конечно, невозможно, прослушав эту музыку, подробно рассказать, о чем она, какие именно события происходят в этой балладе. И все же, слушая ее, вы чувствуете — да, это баллада, романтическая повесть о каких-то событиях и о людях, мужественных и нежных, благородных и бесстрашных. Мы не знаем, кто эти люди, но понимаем их чувства, грустим и радуемся вместе с ними, волнуемся за них. И красота этой музыки трогает нас не меньше, чем самая замечательная поэзия.
Естественно, здесь труднее, чем в «Песне без слов», разобраться в музыкальных темах-образах. Их больше, они сложнее, они изменяются, становятся почти неузнаваемыми. Все это так. Ну и что же? «Мертвые души» тоже ведь труднее читать, чем близкие и понятные вам повести Гайдара.
Но о таких серьезных вещах мы подробнее поговорим в другой музыкальный вечер. А сейчас мы познакомимся еще с двумя произведениями Шопена.
Их названия, очевидно, совсем уже ничего вам не скажут: «Прелюдии». В переводе это значит «введение», «предисловие». В программе концерта указано: «Две прелюдии». Значит, два введения? К чему? Стоит ли исполнять предисловие, если за ним ничего не следует?