В опере такой монолог называют арией[15].
Обычно ария — это как бы мысли героя, высказанные вслух.
Бывают и арии-обращения. С такой арией, когда герой обращается к какому-то другому действующему лицу, вы встретитесь и в «Князе Игоре».
Но и в том и в другом случаях музыка арии рисует нам характер героя. Вся она посвящена его мыслям, переживаниям, настроениям.
Сравните арии Галицкого и Ярославны, и если вы даже услышите эту музыку по радио и не будете видеть исполнителей, перед вами встанут два не только разных, но совершенно противоположных человека, два противоположных друг другу характера.
И так ярко, так убедительно показывает этих людей музыка Бородина, что мы можем даже до того, как они встретятся в горнице Ярославны, уже с уверенностью сказать: эти люди никогда не смогут понять друг друга, примириться друг с другом. Как воду не соединить с огнем, так не примирить Галицкого с Ярославной.
Интересно, что, создавая сцену ссоры брата и сестры, Бородин нигде не объединил их в дуэте.
Вот еще одно слово, требующее пояснения, — дуэт.
Обратимся снова к драматическому произведению. Там разговор двух героев называется диалогом. В опере существует и такой же, как в пьесе, диалог, где за фразой одного героя следует фраза другого, но есть в опере и совсем другой вид диалога. Если два героя драмы или трагедии начнут вдруг разговаривать одновременно, то это будет выглядеть смешно и никто ничего не поймет. Музыка же делает возможным такое соединение двух голосов, красиво и гармонично сливая две мелодии. Такой диалог и называется в опере дуэтом.
В прологе, в сцене прощания Игоря с Ярославной, мы уже слышали дуэт. Такой вид дуэта музыканты называют дуэтом согласия.
Игорь и Ярославна живут одними думами и чувствами, верят друг другу, любят друг друга, и голоса их сливаются в чудесном дуэте.
Не совсем уместно рядом с этими героями оперы вспоминать Скулу с Ерошкой, но их дуэт — это тоже дуэт согласия. И тоже понятно почему.
Ярославну и Галицкого Бородин не объединяет в дуэте, но это не значит, что такое соединение невозможно. Очень часто дуэт поют и два совершенно разных по характеру и настроениям героя. Такие дуэты, в противоположность первым, называют дуэтами разногласия.
Для того, чтобы вы поняли, какое важное место занимает в опере дуэт и как много может выразить его музыка, я расскажу вам об одной из сцен оперы Чайковского «Евгений Онегин».
Онегин и Ленский готовятся к дуэли. Секунданты уже отметили расстояние, проверили пистолеты — все готово. Пройдет несколько минут — и пистолеты разрешат этот глупый, нелепый спор.
Последние минуты перед дуэлью...
«Враги...» — тихо, как бы про себя произносит Ленский.
«Враги...» — эхом откликается Онегин.
«Давно ли друг от друга нас жажда крови отвела», — задумчиво и грустно продолжает Ленский.
«Давно ли друг от друга...» — вступает за ним Онегин, но на несколько слов позже, и мы понимаем, что эти двое сейчас не слышат друг друга. Каждый остался наедине со своими мыслями. Но слова-то одни и те же, а значит, одни и те же мысли. Хочется крикнуть: «Ведь вы же друзья, вы думаете и чувствуете одинаково! Остановитесь, пока не поздно!» Но композитор не случайно заставил Онегина вступить в дуэте позже. Всего на несколько слов, а какой мучительный разлад чувствуете вы в этом прекрасном дуэте.
Но вот, наконец, сливает Чайковский эти два голоса:
Не засмеяться ль нам, пока
Не обагрилася рука?
Не разойтись ли полюбовно?
Музыкальные фразы плавно, медленно, как бы нерешительно идут вниз, голоса звучат вместе, красиво, гармонично... Нет, слишком много нерешительности, сомнений в их звучащих мыслях. Мы слушаем, и не можем забыть той мучительной разлаженности, что была вначале. И тут же, словно в подтверждение нашим горьким мыслям: «Нет! Нет! Нет! Нет!» — падают короткие и страшные слова. Голоса все еще звучат вместе, слитно, но это не согласие друзей, а твердая решимость обоих врагов: ошибка непоправима, примирение невозможно.
Вам грустно, правда? Мне тоже. Даже когда я не слышу, а только вспоминаю этот дуэт, сердце сжимается от жалости. Но долго нам грустить нельзя — мы и так уж отвлеклись, а ведь антракт скоро кончится.
К тому же нужно успеть рассказать вам, как обещала, о речитативе.
Итак, ария и дуэт — это законченные музыкальные номера. Их почти всегда можно исполнить отдельно от оперы, на концерте. Но теперь представьте себе музыкальный спектакль, который состоит из одних только арий и дуэтов. В таком спектакле было бы, наверное, много хорошей, интересной музыки, были бы и декорации, и костюмы, и свет. Не было бы только действия. Сюжет оперы не смог бы развиваться, и опера превратилась бы в концерт, несмотря ни на какие костюмы и декорации.
Так вот, чтобы этого не случилось, в опере и существует речитатив.
Слово «речитативо» — итальянское. Означает оно — «декламируя». Похоже и на русское слово «речь».
Когда-то речитатив в опере только соединял арии, дуэты, ансамбли и хоры. Композиторы даже не писали для речитативов специальной музыки, и певцы произносили их своеобразным мелодичным говорком, который был примерно один и тот же у всех действующих лиц. Этим говорком-декламацией произносили речитативы и старый доктор Бар-толо в опере Россини «Севильский цирюльник», и его кокетливая воспитанница Розина, и влюбленный в нее граф Альмавива, и веселый плут, цирюльник Фигаро.
Только в ариях раскрывались характеры героев, а речитатив был у всех одинаково бесстрастным.
Но постепенно музыка речитативов становилась разнообразнее, интереснее. В ней появились интонации, которые соответствовали характеру, образу того или иного героя, и, наконец, особенно в операх русских композиторов, речитатив стал так же выразителен, как и все другие музыкальные номера оперы.
Слушая «Князя Игоря», вы уже никогда не спутаете реплики-речитативы Галицкого с речитативными фразами Игоря и Ярославны. Это не бесстрастный говорок, только помогающий развитию действия, это живая, образная речь. У каждого героя особая, свойственная только одному ему интонация.
И снова нам вспоминаются замечательные слова Даргомыжского: «Хочу, чтобы звук прямо выражал слово».
А тем временем кончился антракт, и сейчас мы будем слушать оперу дальше.
Действие второе
Несколько странных, переливающихся аккордов на фоне однообразно (как удары барабана или тамбурина) повторяющихся нот... и занавес поднимается.
Где-то далеко в степи кончается линия шатров половецкого стана. Впереди особенно богатые, украшенные коврами и цветными яркими тканями. Вечереет. Зажженные костры освещают группу девушек в пестрых и роскошных одеждах. Все здесь другое, не наше, не русское. И музыка тоже чужая, непривычная для русского уха, но необыкновенно красивая.
Пленительно и томно звучит голос половчанки. Она поет песню. Высокий голос словно плетет какие-то восточные орнаменты. Не только каждое слово — каждый слог украшен затейливыми переливами, прихотливо вьющимися попевками. Вступили остальные половчанки, и песня стала еще причудливее, еще затейливее вьется ее странный, томительно-нежный напев.
Песня сменяется пляской. Змеями извиваются за плечами девушек черные косы, звенят золотые украшения, стремительно взлетают и опускаются руки, изгибается стан... Но утомились танцовщицы. Живописной группой окружили они девушку, одетую роскошнее других.