Это очень жаль, так как в третьем акте (не говоря уже о замечательной музыке, которую мы никогда не слышим) происходят очень важные события.
И, чтобы вам было понятно все дальнейшее, мне придется, хотя бы вкратце, рассказать содержание третьего акта.
Начинается он с того, что на край половецкого стана со всех сторон сходятся половцы. Они ожидают прибытия отряда другого хана, хана Гзака, который поджег Путивль. Здесь же и князь Игорь, и его сын, и другие русские пленники.
Хан Кончак выходит навстречу хану Гзаку. Половцы похваляются своими победами, и Игорь узнает о страшном несчастье, которое обрушилось на его родной Путивль. Вот тут-то и приходит решение: нужно согласиться на предложение Овлура и бежать.
Ликуют и веселятся ханы. Их буйное веселье заражает даже сторожевых. Закружившись в дикой, опьяняющей пляске, они один за другим падают на землю и засыпают.
Овлур осторожно подкрадывается к шатру Игоря.
Однако сборы, приготовления к побегу не укрылись от ревнивых глаз влюбленной Кончаковны. Она уговаривает Владимира или остаться с ней, или взять ее с собой. Владимир колеблется. Ему трудно покинуть свою возлюбленную, но и взять ее с собой он не может. Не так-то легко похитить из половецкого стана ханскую дочь.
Игорь уговаривает сына оставить Кончаковну, не медлить, бежать. И тогда Кончаковна решается на последнее средство. Она сзывает весь стан, поднимает тревогу. Игорю удается бежать до того, как раздался звук гонга, в который ударила Кончаковна. А Владимир остался в стане.
Сбегаются половцы, приходят и ханы.
Недаром я его любил,
На месте Игоря я б так же поступил, —
восхищается Кончак. Бесстрашный хан ценит в других такое же бесстрашие и смелость. Ему давно уже полюбился русский князь. Жаль, что они враги, а не союзники. А что до Владимира, то «соколик» здесь останется, его надежно опутают золотые брачные цепи, крепко привяжет к себе молодая жена, красавица Кончаковна.
Очень трудно, рассказывая содержание этого акта, не говорить о его музыке, но что же говорить о том, чего нельзя услышать. Вот если когда-нибудь мы с вами сможем увидеть этот акт на сцене, тогда мы и поговорим о его музыке.
А пока давайте слушать последний акт оперы.
Действие последнее
Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой...
Одна на городской стене стоит Ярославна, смотрит вдаль, в ту сторону, где в плену томится ее супруг. Звучит знаменитый «Плач Ярославны».
Еще до недавнего времени можно было услышать в отдаленных русских деревнях такие старинные плачи-причеты. Существовали даже специальные плакальщицы, которых приглашали причитать, или голосить, над гробом или во время свадеб[17].
Не думайте только, что речь идет о плаче обыкновенном. Нет, обрядовые плачи — это своеобразные песни, мелодии которых напоминают причитания. Среди таких плачей встречались очень красивые.
В опере Бородина «Плач» Ярославны так же выразителен, как и ее ария. Да это, собственно, и есть ария, только написанная в форме старинного русского плача.
Замечательно говорит о Ярославне академик Асафьев:
«...Ее поэтический плач-причитание на путивльской стене среди разоренной страны — глубокая боль за судьбы родины и женское горе, родные каждой русской девичьей и материнской душе во все тягостные эпохи русской истории.
Ярославна — из тех русских летописных женщин, что во времена татарских лихолетий бились с врагами и сгорали... вместе со всеми в крепостных башнях и крепостях-храмах. Ее плач — вовсе не обычный бытовой причет. Бородин, видимо, читал и понимал русские летописи и сказания, их образы, стиль, их величаво-сдержанный... язык и стиль».
Горьким вопросом «зачем?» оканчивается плач. Теперь Ярославна сидит задумавшись, а где-то вдали звучит песня, «непревзойденный никем в русской музыке (это тоже слова Асафьева) хор крестьян, в котором слилась вся неутоленная народная печаль».
Прошли мимо крестьяне, замерла вдали их скорбная песня. Еще горше стало Ярославне:
Как уныло все кругом:
Села выжжены, нивы заброшены..
В музыке слышится ритм приближающейся скачки. Всматривается Ярославна:
Кто б это мог быть?
Не половцы ль к нам нагрянули?..
Вгляделась попристальнее... И вдруг ликующе радостно взметнулся, полетел навстречу всадникам ее голос:
... то Игоря знакомые черты!
Это князь! Князь мой воротился!
Снова в напевном, но уже теперь счастливом дуэте сливаются голоса Игоря и Ярославны.
И еще раз, уже последний, встречаем мы наших старых знакомых Скулу и Ерошку.
Хмельные, веселые, шатаются они по Путивлю и распевают во весь голос насмешливую припевку про неудачливого князя Игоря. Им и невдомек, что Игорь-то рядом, у ворот стоит, Ярославной своей любуется. Разошлись, распелись Скула с Брошкой, да так и замерли.
Гляди! Гляди-ко князь!
Перепугались было — казнит ведь. Да решили сесть, умом пораскинуть.
Долго думали. Даже в музыке слышно, как ворочаются их неповоротливые, хмельные мысли. «Бежать?» — спрашивает Ерошка. Он и всегда-то был потрусливее да поглупее Скулы, а тут и подавно страх последний ум отшиб. Скула — тот похитрее будет. «Видишь?» — спрашивает он Ерошку. «Колокольню-то? — недоумевает тот.— Звонить, что ли? Зачем звонить?» Наконец дошло и до него. Схватились оба за веревки от колоколов, ударили в набат. Поди-ка теперь казни их! Первыми князя-батюшку увидели, весь народ собрали. Радость-то какая! Князь приехал!
Не верит сбежавшийся народ:
Какой там еще князь приехал?
Крамольник-то ваш, Галицкий,
Чтоб ему пусто было!
Соловьем разливается в ответ голос Ерошки:
Да не крамольник Галицкий!
Наш батюшка Северский!
Игорь Святославович! —
орет во все горло Скула.
Снова поднимается звон. Толпа прибывает. Уже вся площадь заполнена народом. Входят бояре:
Кто первый радость нам поведал? Кто?
На это и рассчитывали Скула с Ерошкой:
Мы, батюшка, мы первые... —
зачастили они.
С крамольником Галицким водились вы?—
грозно спрашивают их бояре.
Нет, не мы, батюшка, это другие,
Мы Игоревы, тутошние, тутошние.
Невозможно без смеха слушать эту торопливую захлебывающуюся скороговорку в ответ на медленные и важные реплики бояр.
Но на радостях забыли про старое и даже наградили Скулу с Ерошкой.
Веселится народ, гудят торжественные колокола. Выходит Игорь с Ярославной. Торжественным хором заканчивается опера.
И снова приходят на память слова Асафьева:
«Остается досказать совсем немного: что для оценки великолепного мелодического содержания «Игоря» слов нет. Тут хочется только слушать, слушать и слушать... и находить везде новую свежесть, новые красоты».