Особенно хороши ромашки — как их здесь много!
Но ведь ромашек-то никаких и нет. Нет и колокольчиков. Подойдите совсем близко к картине, присмотритесь — и вы увидите белые и лиловые мазки среди таких же, только зеленых мазков вместо травы. Вот все. И сколько бы вы ни вглядывались, вы не найдете ни одного вырисованного цветка, ни одной травинки или листика. Мазки... мазки... мазки...
Отошли подальше — и снова вернулось очарование. Снова на нас повеяло запахом нагретой травы, еле уловимым душноватым ароматом цветочной пыльцы...
И чем больше смотришь, тем сильнее охватывает какое-то странное волнение.
Нет, не просто луг на опушке леса изобразил на полотне художник. В эту маленькую картину он вложил кусочек своего сердца, сердца человека, беззаветно влюбленного в родную всем нам русскую природу.
Мы стоим, смотрим и думаем: «Это Левитан. Конечно же, это Левитан».
Летучая гряда облаков
Как много видят наши глаза! И природу, и людей, и произведения искусства... А еще они видят буквы, которые складываются в слова. Мы привыкли к этому и даже не задумываемся над тем, как удивительно — уметь читать.
Вот книга. Сколько таких — больших и маленьких — томиков на наших полках! Все они разные — и по виду, и по тому, что в них напечатано: тоненький сборник стихов любимого поэта и солидные тома Большой Советской Энциклопедии; яркая, нарядная книжка для дошколят и строгий, серьезный учебник химии или астрономии...
Но и те, и другие, и третьи — все они наши друзья, наши помощники, без которых уже невозможно представить себе жизнь.
Сейчас мы откроем небольшой томик стихов — один из десяти томов собрания сочинений...
Редеет облаков летучая гряда.
Звезда печальная вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины.
... Пушкин. Произношу первую строчку: «Редеет облаков летучая гряда», — всего четыре слова, самых обыкновенных, самых простых и обыденных. Сколько раз мы их слышали, сколько раз произносили. Но когда гений Пушкина объединил эти четыре слова в поэтическую строку, мы словно услышали их впервые. Прежде всего нас поразила музыка самой строки — все поет, все дышит, все живет. И каждое из этих обычных слов вдруг стало по-особому волнующим, необыкновенным...
Облака. Не отсюда ли слово «обволакивать», — в него хочется завернуться, как в пушистую, мягкую шаль.
Летучие облака... Чувствуете, как льется, плывет в этих двух словах звук «л»?
А слово «редеет»? Думали ли мы когда-нибудь, что в этих двух «е» — реде-ет — скрыта такая мягкая раздумчивая плавность. Даже обычно рокочущий, раскатистый звук «р» здесь не мешает, не нарушает тихого движения этого удивительного слова.
Но вот рядом с этим плавным, текучим миром вспыхнуло, зазвенело нежным звоном слово «звезда». Вспыхнуло — и сразу же его звон притушило сумрачно тихое «печальная».
Каждое слово, каждый звук непостижимым образом меняются, словно слышишь их в первый раз, словно и не знал никогда, какое чудо — наш русский язык.
Почему же никто не восхищается?
Итак, скульптура, живопись, поэзия. Ну, а где же музыка?
Музыка? Переверните страницу и посмотрите, вот она...
Перед вами творение великого композитора. Произведение это известно многим из вас. Больше того, — для многих оно одно из самых любимых. Перед вами те самые аккорды рояля, по которым это произведение узнают даже самые не искушенные в музыке люди.
Ну что же? Почему же вы не восхищаетесь? Как может не потрясти, не привести в восторг эта великолепная, потрясающая и, право же, очень знакомая музыка?
Но сколько бы я вас ни уговаривала, сколько бы ни убеждала, какие бы сильнейшие доводы ни приводила, вы останетесь равнодушными к этому листку нотной бумаги, исписанному точечками нот, даже в том случае, если я вам скажу, что это Первый концерт для фортепьяно с оркестром Чайковского. В таком виде он вас не взволнует.
Почему же так получается?
Для того, чтобы разобраться в этом как следует, вернемся к портрету Нефертити, картине Левитана и стихотворению Пушкина.
Три тысячи лет назад египетский скульптор Тутмес прикоснулся в последний раз своим резцом к кусочку кристаллического песчаника, потом отошел, посмотрел на свое творение и отложил резец — портрет был готов. Новое произведение искусства родилось. Отныне кто бы и когда бы на него ни посмотрел, он всегда увидит прелестное лицо, притаившуюся в уголках губ улыбку, золотисто-смуглый отсвет на щеках...
Мы не знаем и никогда не узнаем, в каком месте полотна находится тот гениальный мазок, который был последним на картине Левитана.
Но мы знаем, что именно в тот момент, когда кисть, сделавшая этот мазок, оторвалась от холста, родилась новая картина. И мы сейчас видим ее такой же, какой видел художник, когда снимал с мольберта одно из самых поэтических своих созданий.
Строки, написанные рукой Пушкина, прочитать трудно (у него был очень неразборчивый почерк), но все же возможно.
И если бы вам посчастливилось увидеть тот самый драгоценный листок старинной бумаги, исписанный гусиным пером, на котором великий поэт записал свое стихотворение, думается, у любого из вас хватило бы терпения разобрать эти стремительные, нервные строчки, и вы прочитали бы те же самые слова, которые читаете сейчас в бесчисленных изданиях сочинений Пушкина.
И волновали, и трогали, и восхищали бы они точно так же. Может быть, даже больше, — ведь это были бы стихи, написанные рукой самого Пушкина.
Итак, произведение искусства родилось. Оно создано для нас, для всех людей, для всего человечества. Именно мы, самые обыкновенные люди — не художники, не поэты, решаем его судьбу. Мы передаем то, что нам нравится, своим детям. Проходят долгие годы, века, и уже не мы, а наши прапраправнуки с тем же волнением и трепетом вглядываются в древние — для них — скульптуры и картины, читают старинные стихи и называют их вечно молодыми, бессмертными.
Теперь представим себе, что в какой-то день и час, как когда-то Тутмес, Левитан и Пушкин, композитор Чайковский закончил свое творение. На листе нотной бумаги он записал последнюю ноту своего Концерта для фортепьяно с оркестром.
Мы знаем, что в этот самый день, в этот самый час родилось новое произведение искусства, родилась музыка, которой было суждено бессмертие. Мы знаем это теперь. Ну, а тогда, в тот самый момент? Тогда этого еще никто не знал и не мог знать, потому что это было пока первое рождение Концерта.
Ведь нотные знаки могут передать мысли и чувства композитора только музыкантам. Для всех остальных самая гениальная партитура безмолвна, потому что музыку нужно не смотреть, а слушать.
Для этого она должна зазвучать.
Вот мы с вами и вернулись к тому, с чего начали наш разговор.
Сама музыка зазвучать не может. Музыкальное произведение само никогда не исполнится. Это может сделать только человек, музыкант, исполнитель.
От его умения и таланта и зависит второе рождение музыки.
ДАВАЙТЕ НАЧНЕМ С САМОГО НАЧАЛА