Екко спрашивают, когда она стала заниматься музыкой.
— С четырех лет.
— И сразу по восемь часов в день?
— Нет, тогда играла мало: три—четыре часа.
И это называется мало! Невероятно!
Конечно, это случай исключительный, но должна вам сказать, что почти все скрипачи — люди одержимые. Они влюблены в свою скрипку. И занимаются все они очень много.
Если вы придете в общежитие консерватории, то сразу же услышите доносящиеся изо всех дверей голоса роялей, флейт, гобоев, но можно сказать с уверенностью, что в этом хаосе звуков больше всего будет скрипичных голосов.
Зато какое невыразимое наслаждение испытывает скрипач, когда капризный, коварный, но уже страстно любимый им инструмент — его скрипка — начинает слушаться. Все чаще и чаще появляется ощущение, что пальцы бегут сами — легко, свободно, стремительно. Чтобы убедиться в этом еще и еще раз, чтобы почувствовать полную власть над скрипкой, скрипач берет для своего репертуара все более трудные произведения. Технически трудные. Он упивается своей блистательной техникой, он счастлив, он — виртуоз!
И вдруг он слышит, как о нем говорят: «Да, он, конечно, блестящий скрипач, но музыкант он неважный — легкомысленный, несерьезный...»
Как вы думаете, приятно о себе такое услышать? Это он-то несерьезный? Он, который по 4—6 часов в день не выпускает из рук скрипки; он, который по многу сотен раз повторяет одно и то же место, пока не добьется предельной чистоты интонации, подлинной легкости, настоящего темпа?!
В чем же дело?
А в том, что, увлекшись преодолением технических трудностей, он забыл главную заповедь музыканта.
«Главное, — говорит дирижер Леопольд Стоковский, — что выражает музыка. Как это достигается — проблема второстепенная».
Скрипач перестал думать о содержании музыки. А музыка этого не прощает.
Во всем мире восхищаются сейчас игрой Давида Ойстраха. О нем пишут: «Его скрипичное искусство действительно феноменальное, но слушателей он увлекает главным образом музыкальностью и одухотворенностью игры».
Но ведь даже Ойстрах, вдохновенный, одухотворенный музыкант, в свое время испытал на себе опасное, порой губительное увлечение виртуозностью.
«Главный из его недостатков, — писали когда-то о молодом Ойстрахе, — увлечение внешне виртуозной стороной исполнения, в ущерб глубине музыкальных образов».
Больно и неприятно слышать музыканту такую резкую критику, и самое трудное — согласиться с ней, поверить в ее справедливость. Но Ойстрах нашел в себе силы поверить, нашел потому, что и тогда уже был большим художником, талантливым музыкантом. И «главный недостаток» исчез бесследно.
«Всегда искать оценок и советов. Многих считать своими учителями. Никогда не обижаться даже на резкую критику. Уметь и в упреке, хотя бы на первый взгляд несправедливом, обнаружить причину, корешок этого упрека».
Так говорит замечательный советский актер-кукольник Сергей Образцов. Превосходный совет!
На титульном листе скрипичного концерта Дмитрия Шостаковича:
«Посвящается Давиду Ойстраху»; на первой странице скрипичной сонаты Сергея Прокофьева: «Посвящается Давиду Ойстраху». Эту же надпись можно увидеть на многих скрипичных сочинениях советских композиторов. Авторы благодарят не только первого исполнителя нового сочинения, но и помощника, потому что, когда создавались эти сочинения, Ойстрах был рядом. Он вместе с композиторами искал, пробовал. Он советовал, и ему верили.
Ойстрах играет
Призывно и радостно зазвучал оркестр, словно объявляя о начале веселого и яркого праздника. Начинается скрипичный концерт Хачатуряна[32]. И кажется, что это уже не зал Филармонии с его строгой парадностью, а зеленая долина у подножия красавца Арарата, что сейчас действительно начнется какой-то национальный армянский праздник,— мы увидим мужественные и бурные пляски мужчин, плавные, грациозные хороводы девушек, услышим народные песни...
Голос скрипки Ойстраха возникает совершенно неожиданно — чистый, звонкий. И, услышав этот голос, смолкает оркестр. Так стихает и расступается толпа, освобождая место для стремительно вбежавшего в круг танцора.
Вслушиваешься в этот разбег мелодии и поражаешься, с какой точностью передает Ойстрах национальный характер музыки. Чуть-чуть изменился тембр — и кажется, что уже не скрипка, а какой-то народный армянский инструмент играет вступление к танцу.
Снова зазвучал оркестр. Как будто бы с той же силой, что и в начале. Вьются причудливые, «узорчатые», как армянские ковры, пассажи скрипок оркестра. А среди них — одна-единственная, неповторимая. Ее отличишь всегда, ее голос сочнее и в то же время мягче, лиричнее, вдохновеннее других голосов.
Звучат трубы, флейты, литавры— играет весь оркестр, словно все участники праздника включились в веселый, энергичный танец. Это скрипка Ойстраха, как главный танцор, захватила всех, заразила своим весельем. Она же и ведет этот общий танец (как лучший танцор виден отовсюду — его не спрячешь, так и скрипка Ойстраха слышна в самом ярчайшем тутти оркестра).
Потом пляска кончается. Возникает простая, милая песня. Конечно, ее тоже поет скрипка солиста — нежно, мягко; кажется, она отдыхает. Отдых действительно нужен, потому что впереди — каденция.
Ослепительный каскад звуков обрушивается на зал. Захватывает дух от какого-то веселого страха. Так бывает, когда взлетаешь на качелях под самую перекладину.
Тут только до конца понимаешь восторг всего мира — «московский Паганини», «величайший из великих»! Скрипка Ойстраха творит чудеса в этой виртуознейшей каденции, в которой Хачатурян словно задался целью использовать все самые трудные приемы скрипичной игры. Но при всем том музыка ни одним звуком не изменяет общему настроению концерта. По-прежнему солист поражает нас своей музыкальностью, ритмичностью, огромным темпераментом и подлинным вдохновением.
Вторую часть концерта тоже начинает оркестр. Он звучит прозрачно, светло, а на его фоне возникает еще более прозрачный и прекрасный голос скрипки, разливается широко, свободно. Это песня, нежная и спокойная. Как благородно и просто умеет петь скрипка Ойстраха! В его игре никогда не чувствуется нарочитой эффективности, любования своим действительно необычайно красивым, кристально чистым звуком.
Потом голос скрипки зазвучал иначе — более сурово, напряженно, хотя по-прежнему напевно. Это тоже песня, но если первая была похожа на девичью лирическую, то сейчас мы словно слышим гортанные голоса мужчин.
Не успели отзвучать, затихнуть лирические, задумчивые песни, как темпераментным, огненным вихрем взметнулась новая пляска. Без всякого перерыва начался финал концерта.
Вперед, вперед! Несется красочный неистовый хоровод. Ликующий и звонкий, взмывает над всеми голосами голос скрипки Ойстраха. Кажется, остановись, замолкни на секунду голос — и в тот же момент замрет весь праздник.
И снова, в который раз, поражаешься разнообразию красок и тембров в голосе этой поразительной скрипки.
Сколько же у нее «голосов»? Не трудитесь считать — каждый раз скрипка звучит по-новому. Но всегда это будет все та же неповторимая, единственная скрипка, в которой поет душа Давида Ойстраха.
ДИРИЖЕР И ОРКЕСТР
«Для чего в оркестре дирижер?»
Тех, кто задает такой вопрос, можно, пожалуй, понять: перед оркестрантами, как известно, стоят ноты, в нотах написано, что кому играть, в каком месте вступать, громко играть или тихо, с сурдиной или без нее. Словом, смотри в ноты и играй. К чему ж еще дирижер? Может даже показаться, что с дирижером труднее, чем без него, — смотреть-то приходится и в ноты, и на дирижера.