– Ну ты че. Волк, отмазать не смог?
– Не мой косяк. Настучал кто-то.
– У меня «елка» в городе седня жирная… А еще завтра и послезавтра… Придумывай…
– Ты охренел?! Че придумывать?!
– Застрели меня из лопаты при попытке к бегству. Ну, или напиши рапорт, что я пропал без вести по состоянию здоровья.
На этой минорной ноте мы вошли в ворота гауптвахты.
– Почему рядовой привел? Без офицера не посадим, – раздался спасительный вердикт встретившего нас прапорщика.
Наш майор уже из части уехал, и я остался вдыхать сладостный воздух свободы.
В ночь с 27 на 28 декабря 1994 года оконные стекла нашей казармы дрожали так, как будто проходил концерт оркестра тубистов под управлением африканского слона.
– Где он?! – ревел майор, передергивая затвор газового пистолета перед лицом побледневшего дежурного по оркестру.
– Ты у меня год на тумбочке стоять будешь! В Безенчук! Застрелю!..
Зима выдалась снежная. Возвращаясь из «самохода» в часть, я увидел знакомую картину – оркестр чистил снег. На этот раз вокруг столовой.
На следующий день, майор отвел меня на «губу» сам. Легкомысленно недооформив мою посадку, он покинул территорию гауптвахты, оставив меня на попечение пресловутого Илюхи и прапорщика, дежурившего в тот день на «губе». Когда с меня сняли ремень, шнурки и кокарду, прапор сел за стол и начал оформлять документы.
– Медкомиссию прошли? – изрыгнул военный. В воздухе послышались запах вечерних денег и звук открывающейся бутылки нашим дорогим старшиной.
Илюха повел меня в медсанчасть. Я предчувствовал, что сегодня уйду от ответственности в ресторан. И действительно. Нужного доктора на месте не оказалось, и как нам сказали – сегодня и не предвидится. «Посадка» перенеслась на завтра.
Когда я ночью вернулся в часть, оркестр устало шаркал лопатами по голому асфальту.
– Тебя щас как путного на «губу» поведут, а нас опять на снежные работы… – обреченно прокряхтел уже ставший бессменным дежурный по оркестру.
– Ну, расстреляйте меня снежками! Я вам сигарет принес и водки к празднику.
И опять Илюха повел меня на «губу».
– Лампочки есть? – спросил старший наряда по гауптвахте.
– Какие лампочки?! – не зная, чего уже ожидать, простонал дежурный по оркестру.
– Стеклянные. Которые, если в рот затолкать – потом не вытащишь. Они еще в камерах перегорают, и потом там света нет. Как сейчас. А в темноте у арестантов клаустрофобия развивается. Боязнь Клаусов – слышал про такую? Ну вот. А у нас Новый год на носу. Ты че, Музобоз, хочешь нам праздник испортить?
– Нету лампочек! – хором ответили мы.
– Лампочки принесете – посадим.
Лампочек, как на зло нигде не оказалось. Как мы ни искали. Даже в футляре из-под очков майора.
30 декабря состоялся традиционный новогодний концерт, с ожидаемым оглушительным успехом и праздничным ужином по этому поводу. Увидев меня в составе оркестра, дирижер снова очень удивился, но было уже не до меня.
31 декабря пришел приказ из штаба – обеспечить чьи-то похороны, и нас отправили «на хмура».
А там и праздник Новый год, имеющий обыкновение стирать прошлогодние грехи повальным пьянством.
По чести сказать – майор наш был хоть и вспыльчив, но отходчив и понятлив. И о солдатах, как умел, заботился, а эгоцентричность уставом не запрещена. По сравнению со многими другими формами службы, моя была легкой. Как в любой службе, ситуации были разные, но вспомнить что-то ужасное об этом времени я не могу, благодаря, в том числе, нашему дирижеру и старшине. Шла первая чеченская война. Из Башкирии солдат в Чечню не брали, так нам говорили офицеры, уверяя, что у них есть какой-то договор черта с бесами. Поэтому некоторых солдат, по разным причинам, переводили за пределы Башкирии (например в Безенчук), а уж только потом отправляли в Чечню.
Как-то раз оркестр пополнили молодыми призывниками. Старослужащие, то есть солдаты моего призыва, решили их «воспитать». Я напомнил одному из них, что над нами «дедов» не было, когда мы «духами» пришли в часть. Слово за слово. Получилась знатная, с трудом разнимаемая, веселая массовая драка, в которую были вовлечены и солдаты сверхсрочной службы (контрактники). Это осталось бы невинной забавой, когда бы ни дошло до штаба. По совокупности моих предыдущих подвигов и подвигов еще двоих тружеников скрипичного ключа, решено было перевести нас из Уфы в Безенчук.
Уже из штаба и приказ приносили о моем переводе, и постельное белье заставляли сдавать, но у Бога опять были свои планы по поводу меня.