опере, где он менее самостоятелен, что ни говори. Люблю все, что связано с Моцартом духовно, от века: Пушкина, Петефи, Есенина, Лорку. Жжх В современном искусстве, особенно ярко выражено это в театре (драматическом, опереточном и оперном), господствует после войны необыкновенно вульгарный тон. Если охарактеризовать одним, преобладающим словом то, что делается в искусстве, надо отметить именно эту вопиющую вульгарность, бесцеремонность в обращении с классикой, с великим. Желание унизить, умалить все: героя, автора, событие, саму историю, лишить людей опоры в прошлом и какой-либо надежды на будущее, тем самым завладеть ими и превратить в рабов, не имеющих ни Бога, ни жизненной идеи — одно вытекает из другого. Жжх Помню разговор с Ю. Я. Вайнкопом”” (во время войны еще). Он говорил: «После войны наступит время Растиньяков». Это были весьма неглупые слова. Действительно, наряду с просто легкомысленными, пришли энергичные, деловые люди, неутомимые в своем желании успеха, желании прославиться во что бы то ни стало. Хотя такое желание не является самым большим грехом на свете, оно, все же, неплодотворно само по себе, даже если соединено с работоспособностью. Неплодотворно оно потому, что становится самим смыслом существования, получается, что человеку «не о чем петь». Нет «страдания о мире», нет «пережитого» или оно незначительно. Темой искусства становится «измышленное», придуманное, оно теряет связь с питающей его жизнью. Жжх Музыковедением называется анализ материи, а не попытка проникнуть в поэтический мир композитора. Жжх Музыка — оформительская = Опера и балет Петрова и др., не имеющая самостоятельной ценности, не несущая в самой себе содержания, иллюстрирующая только сценическую ситуацию. Жжх Вспоминаю: возвращался однажды в Ленинград из Москвы. В «Стреле» оказался в одном купе с Нейгаузом. Он был немного навеселе, но в меру. Знал меня он мало (вспоминал «Трио», хвалил). Было это году в пятидесятом или около того. Разговаривали о пианистах. Я спросил его мнение о тогдашних виртуозах. Как сейчас помню, было это в проходе у окна. Он, глядя на меня в упор, с улыбкой 151
сказал: «Это же — торгаши». Слова эти помню точно. Между прочим, речь шла и об его учениках. Хвалил же одного Рихтера. Он под конец жизни совершенно разрушился как личность. Хвалил все, что угодно, вступил в деловой альянс с откровенными негодяями, позволяя спекулировать своим именем. Думая (0, наивность!), что он заставляет служить их себе, он сам стал слугой грязнейших людей. Жжх Есть искусство, и немалое притом, написанное или произведенное, вернее сказать, с намерением потрясти, взволновать, произвести впечатление. Пока средства были хороши и человек потрясался вполне художественным элементом — все было ничего. Но постепенно люди привыкли к эффектам, нужны все более и более сильные средства (для «потрясения»), вплоть до самых «сильных». Средств искусства не хватает или, вернее, их так много, что искусство, оперирующее всей массой этих средств, перестает быть искусством, быть «прекрасным», прекрасной условностью. Да и само воздействие его становится гораздо слабее и по силе, и, главное, по высоте чувств и мыслей внушаемых. Есть иное искусство (оно все более и более становится редким), когда автор совсем не старается произвести какое-либо впечатление, даже самое хорошее, самое возвышенное впечатление. Душа изливается сама собою, кому? Никому, Боту, в бездну, в океан мира. Таковы некоторые старинные народные песни, особенно сложенные женщинами в тоске и одиночестве. В профессиональном искусстве (музыкальном) подобного становится все меньше и меньше. О падении же самого профессионального искусства и говорить нечего, оно дошло до полной ничтожности, почти до нуля. Жжх Аккомпанемент может быть построен на одной гармонии, например До мажор (в арии; без изменения почти!). Это как единый фон, т. е. одного цвета, например, золотого—в старых иконах, особенно византийского письма или пронзительно-синий фон (со звездами! Как небо в Провансе — вот откуда он это взял!) у Ван Гога в портретах. На таком фоне должно быть нарисовано лицо сильной выразительности или, еще лучше, Божественный лик. В музыке это — мелодия, символ души Божественной или Человеческой, подобно тому, как лицо — есть символ души. Если музыка хочет выражать душу человеческую, ее печаль и радость, ее сокровенные устремления — она должна возвратиться к мелодии. Иного пути, кажется, нет. «Сказание о граде Китеже» музыка (с приемами фугато) — и не католическая, и не православная. Для последней в ней слишком мало непосредственного чувства, боли, страдания или 152