- Все вы карьеристы, - как-то начал Роберт, наливая себе бренди, обращаясь ко мне.
- Я не понимаю вас, сэр, - ответил я, стараясь не смотреть на Роберта.
- А чего тут не понятного! – Роберт повысил голос, - я уважаю твоего отца, но понимаю, что ты метишь на роль жениха. Чего греха таить четыре невесты. Если обольстить, то сможешь быстро получить Дженни, да и Джордж особо сопротивляться не будет. Только со мной такой трюк не пройдет, заруби себя на носу! – взгляд Роберта был полон гнева и презрения.
- Я не хочу ни на ком жениться! – отрезал я, следя за реакцией Роберта.
- Не лги мне! – Роберт отошел к окну, - все очевидно. Но я не допущу в своей семье плебея, нищего оборванца с Африки.
- А чувства? Вы будете принимать их в расчет? – я ехидно задал вопрос, чувствуя, что нисколько его не боюсь.
- Нет, долг и чувства несовместимы, - Роберт отхлебнул бренди.
- А если у одной из ваших дочерей крышу снесет от любви? Что будете делать? – мне необходимо было знать, что думает Роберт и о любви, и о своих дочерях.
- Убью его, а потом ее. Мы Хомсы, а значит, не имеем право на глупости, - Роберт поставил бокал на стол, - не надейся, что она тебе достанется, - я вздрогнул, как Роберт понял, что он имеет в виду Бетти, - только через мой труп. А Невеста Ветра станет просто невестой хорошего человека.
Нужно бежать, нужно уходить от Хомсов, пока не стало поздно. Пока Флер не заманила в свои ловко расставленные сети, пока Роберт не испепелил своей ненавистью, а Бетти не запуталась в своих чувствах. Только я сам мог покончить со всем разом, только я мог решить, как им всем быть дальше. Я решил уйти, уйти, пока все не запуталось еще больше. Виктор меня понял, даже обещал помогать, но сложнее всего было расстаться с Бетти, с этой озорной девчонкой, играющей на арфе.
Бетти.
- Мы увидимся осенью? – спросила я, поднимая на него глаза.
- Может быть, - уклончиво ответил Фредди, - Лондон так тесен, - но в душе он, похоже, знал это наша последняя встреча, больше мы никогда не увидимся.
- Тогда, возьми это, - я протянула ему простое серебряное колечко с греческим орнаментом, - я…
- Бетти, - он надел его на мизинец, - Бетти… я…
- Не надо, - прошептала я, он сорвал с себя зеленый шарф с индийскими мотивами, повязав ей на шею.
- Он для тебя, - мои глаза почему-то были полны слез, словно понимала, мы расстаемся навсегда, - ты удивительная.
- Это ты удивительный, - я обняла его за талию, ведь ростом была ему до груди, - я буду в Лондоне…
- Я тоже. Мне пора, - он оторвал меня от себя, - пока, Бетти.
- Мы ведь еще встретимся? – прошептала я, с мольбой глядя на него, он боролся с собой, так же, как и я.
- Мы еще встретимся в этом мире, мы будем вместе, просто жди, когда настанет время, наше время, я буду ждать тебя, неважно, когда мы встретимся, когда мы будем старыми, или еще полными сил, - он улыбнулся, поцеловал целомудренно в лоб, и, не оглядываясь, сел в машину.
- Я люблю тебя, - прошептала я, когда машина стала уносить его вдаль. Впервые мое сердце забилось, и почему-то от этого мне стало больно, больно от того, что я не понимаю смысл любви, если она отбирает его у нее, - я буду ждать, когда ты меня позовешь…
Осень 1965.
Фредди.
Отец был против этого, но я не хотел его слушать. Боми смотрел на меня, и не узнавал, за это лето я изменился. Стал отзываться только на Фредди, забыв свое настоящее имя. После этого лета я стал другим, Нитта не понимала этих перемен, как и понимала, почему не дожидаясь конца августа, я покинул Хомсов. Она пыталась разузнать, где мой шарф, который она мне подарила в память о Занзибаре на мое восемнадцатилетние, но я пробурчал, будто потерял его где-то. Кашмира же пытала, что за кольцо я ношу на мизинце, даже не пытаясь его снять, а в кармане куртки мама и Кашмира нашли белый платок с вышитой изумрудными нитками монограммой «Б. Х.», который я украл у Бетти. Я не хотел ничего говорить о Хомсах, и об этом лете, не хотел ни с кем делиться своими воспоминаниями и переживаниями. После лета свободы Аллен-Холла, задыхался дома. Проучившись на подготовительных курсах, я заявил, что поступил в Инглиский колледж на кафедру графического иллюстрирования. Отец пришел в ужас:
- Ты с ума сошел! Музыкант? Художник? А жить, на что будешь, рисованием своих коробочек? Я тебя на старости лет кормить не буду! Можешь даже не просить меня! Пока живешь в моем доме, ты живешь, так как я хочу и будешь учиться, где я скажу, потому что ты еще никто! – ревел Боми, - Виктор кинул к твоим ногам весь мир, а ты, поганец, рушишь это все!
- Ты мне не указ! Я не буду жить здесь больше! – я собрал вещи и, хлопнув дверью, ушел, ни смотря на слезы матери и жалобы Кашмиры.
Я решил сам творить свою жизнь, пока ее не испортил диктат отца. Мне не нужна будет невеста, найденная отцом, потому что будет столько любовниц, что ждать кого-то не нужно. Зачем ждать, когда есть это сейчас. «Бери, то, что к тебе само плывет», - твердили все кругом. На мое объявление откликнулись парни, с которыми я решил снимать квартиру. Так я познакомился с Антонио Сержем. Он был испанцем, его родители бежали от диктатуры Франко в Англию, где они сами и их сын полностью окунулись в богемную жизнь Лондона. Отец и мать работали на телевидение, и выбор профессии сына стал чем-то естественным. Рисовал Антонио потрясающе особенно обнаженную натуру в реалистичном стиле, девушки шли толпами к нему, чтобы позировать. От этого горячего мачо нельзя было отказаться, чего стоили его темные глаза с пышными ресницами, или черные волосы. Мы оба горячих мужчин занимали умы женщин. Вдвоем нам было весело: днем мы ходили учиться, а ночь принадлежала безраздельно нам. Жили мы за счет своих картин и постоянных халтур, как это называл Антонио, подрабатывая, то грузчиками, то заводилами на праздниках. Домой я редко наведывался, мне было хорошо и без них, тем более что я был способен оплачивать свое обучение и скромно жить.
Позже к нам присоединился Брайан Мейтс. Ему недавно исполнилось восемнадцать, он тоже вырвался из родительского дома, поступив на астрономический факультет. С Брайаном я быстро нашел общий язык, у нас была общая любовь - музыка, хотя меня самого она мало интересовала, в ней я не видел себя. У Брайана была группа – Четыре, где он играл на гитаре и пел, которую сделал сам. Я восхищался им, он в отличие от нас с Антонио редко водил девушек в нашу квартиру на Кенсингтон-черч, он был джентльменом. Конечно, девчонки его любили, его длинные кудрявые темно-русые волосы в купе с чисто английскими чертами лица и карими глазами делали свое дело. Мы втроем часто шастались по ночным клубам, где я заметил, что мой новый друг был таким же бабником, как и я сам, просто более скрытным.
- Куда пойдем сегодня? – любил спрашивать Антонио, - А то девочки в Сохо совсем одичали без нас.
- А ты все о сексе, - подтрунивал Брайан.
- А о чем же.
Первые месяцы не смотря не то, что я жил с двумя бабниками, не осмеливался вести себя также нагло. Я часто видел, как Брайан свободно общается с девушками, как Антонио нисколько не скрывает, что ему нужен только секс. Я же не мог так поступать, друзья, конечно же, догадывались, что радость близости мне не знакома, но всячески это скрывали. Но долго я не мог сопротивляться своим плотским потребностями. Первый раз лежала в постели с бесподобной длинноногой блондинкой, имя которой я особо и не запоминал, я не знал, что делать. Она поняла, в чем дело, и сделала все сама, доведя меня до стояние агонии. Она теплая и влажная лежала рядом со мной, гладя плечи и руки, а потом заметила серебряное кольцо на мизинце.