Дженни отправилась в свою рудиментарную кухоньку, зажгла газ и поставила чайник. Днем они договорились, что он зайдет к ней именно на чашечку чая. Однако он попросил ее не возиться с чайником, вернуться в комнату и раздеться. Она не знала, что на это ответить и как это воспринимать.
Когда Кинг пришел к ней в первый раз, он заметил вазочку с цветами на каминной полке и чистую узорчатую занавеску, за которой скрывалась кровать. Он заметил фотографии на стенах — снимки ее родных и друзей. И тогда ему вдруг показалось, что он вошел в кукольный домик маленькой девочки-первоклашки, и эта мысль привела его в ужас. Ему стало противно и стыдно за себя, все возбуждение разом увяло, и он попытался вновь вызвать в себе это трепетное волнение, что охватило его на бульваре, буквально пару часов назад, когда он замер, глядя на грудь этой девушки, Дженни, и представляя себе ее обнаженное тело, и как это будет — когда он станет ласкать языком ее нежную кожу, проглядывавшую в глубоком вырезе белой майки. Но ни возбуждение, ни вожделение не приходили. Он по-прежнему чувствовал себя отвратительным извращенцем, да еще извращенцем, у которого не встает. Она пошла заваривать чай; и он наблюдал, как она двигается, и пытался вообразить, с каким удовольствием он прикоснется к ее обнаженной коже — но ему все казалось, что перед ним беззащитный ребенок. Тело созревшей женщины — и душа одинокого, заброшенного ребенка, который безумно скучает по маме с папой, и смотрит на их фотографии на стене, и тоскует. Он велел ей вернуться в комнату и раздеться.
Она не знала, что на это ответить и как это воспринимать. Ей вдруг пришло в голову, что она даже не знает, с какой, собственно говоря, стати она пригласила к себе этого незнакомца? Конечно, она отдавала себе отчет, что невинный визит на чашечку чая вполне может вылиться в секс, и заранее к этому приготовилась — пусть все пойдет, как пойдет. Но его слова… как-то слишком уж быстро и слишком в лоб. Он как будто нарушил неписаные правила первых свиданий. Она выключила газ и обернулась к нему.
— Сначала разденься сам, — сказала она.
Он снял одежду и выпрямился перед ней обнаженный — она в первый раз в жизни видела голого физика (что за странная мысль!); в первый раз в жизни мужчина, с которым она познакомилась на улице, пришел к ней в дом и разделся для нее — она взглянула на его плечи, на торс; его член походил на скукоженый сухофрукт, укрывшийся в тени жесткой поросли лобковых волос. Он отдернул занавеску и лег на кровать. Кровать скрипнула, как старая детская коляска; она помедлила еще секунду и принялась лихорадочно раздеваться. Он сказал ей: расслабься, успокойся и вообрази, что каждый предмет твоей одежды — такой дорогой и роскошный, что с ним следует обращаться предельно бережно. Это ее озадачило, и еще она вспомнила свою любимую детскую игру, в которой она представляла себя принцессой. Раздевшись, она тоже легла в постель, и они просто лежали рядом, полностью обнаженные, и даже не разговаривали.
Каждые выходные Кинг ездил из Кембриджа в Лондон, чтобы встретиться с ней.
С самого начала он ясно дал ей понять, что единственное, на что она может рассчитывать с ним, — это его тело, и что ему от нее тоже нужно только тело.
Он сказал ей, что спал со многими женщинами, но ни одну не любил. Или, наоборот, любил их всех, поскольку любовь — это всего лишь процесс переноса определенных ионов через клеточные мембраны. А его химия не интересует.
Все это ее беспокоило. Их отношения шли вразрез со всеми правилами: и с теми, которые ей внушили другие, и с теми, которые она сама для себя установила. Разве можно сводить любовь к простой химической реакции? Но если по правде, то в этой идее было что-то волнующее и привлекательное. Ей уже осточертели претенциозные типы, которые делали вид, что любят, лишь для того, чтобы с ней переспать, и при этом еще выдвигали какие-то требования; они вываливали на нее все дерьмо из своей дерьмовой жизни, а потом ее же и обвиняли во всех своих неудачах. Любовь — это химическая реакция, а тела — просто молекулы для экспериментов, и не более того. Она так и не смогла проникнуться этой мыслью, но подобное расширение горизонтов казалось заманчивым.