Мэдден улыбается. Парень нахватался взрослых слов. Дочке Мэддена десять, и она тоже иногда повторяет за папой кое-какие выражения. Мэддена это всегда смешит, даже если слова для десятилетней барышни и неподходящие.
— А вы тоже из полиции? — Мальчишка кивает на вполне гражданскую машину Пасторини, припаркованную перед домом: — Они чего, подкрепление вызвали?
Мэдден не отвечает.
— Слушайте, ребята, вы Тимми Гордона не знаете случайно? — спрашивает он, и мальчишки качают головами. — Ну так вот, чтоб вы знали, Тимми было как раз лет десять, когда его сбила машина в трех кварталах отсюда. Ему ногу пришлось отрезать. Так что давайте-ка валите с дороги в парк.
Он надеется их напугать как следует, но дети смотрят на него как на придурка. Мэдден знает, что они думают: «Это закрытый поселок, на въезде шлагбаум, улица не центральная, тут тупик, кто ж будет тут гонять средь бела дня?»
— А вы кто? — решительно интересуется вратарь.
— Неравнодушный гражданин, — отвечает Мэдден, осторожно двигая машину с места. — Ну-ка, разойдись.
Он паркует машину не на обочине, а позади одной из двух машин на дорожке у дома, той, что подешевле и постарше, «ауди» А4, купе. Рядом стоит седьмая «БМВ». Наверное, хозяина.
Дом притаился в самом конце тупика, большой, двухэтажный, в деревенском стиле. Похож на ранчо, только вот широкая лужайка перед домом самая обычная. Чтобы увидеть всякие изыски, надо проехать еще пару километров к северу, в Атертон. Вот там живут настоящие богачи, и всегда жили, с самого начала девятнадцатого века. Тогда толстосумы из Сан-Франциско вроде Факсона Дина Атертона начали строить себе поместья. Это место в те времена называлось Светлые Дубы. В городе летом было прохладно, а здесь потеплее. Биллингс эти дома называет вкладышами. Они спрятаны за высоченными цементными заборами или кустами, и так сразу, с дороги, их не разглядишь.
Здесь тоже есть кусты, они обрамляют дорожку к дому, прорезая идеально подстриженный газон. Поначалу даже непонятно, о чем говорили мальчишки. Все тихо. И вдруг возле самого дома Мэдден слышит рыдания. Приглушенные, но жуткие и безутешные. Теперь ясно, почему Пасторини его искал: выяснение отношений закончилось плохо. Совсем плохо.
Мэдден негромко стучит в дверь. Не заперто. Мэдден входит и оказывается в просторной прихожей с высокими сводчатыми потолками. Изящная хрустальная люстра освещает столик красного дерева и впечатляющую корзину с искусственными шелковыми, с виду вполне живыми, цветами. В конце коридора Мэдден видит лысеющую голову над спинкой дивана и Пасторини, быстро шагающего по комнате туда-сюда. В одной руке у шефа банка диетической колы, в другой — мобильный телефон. Где-то справа квакает полицейская рация. Пасторини что-то говорит в трубку, и женские завывания сразу же стихают. Пару секунд ничего не слышно, а потом женщина снова начинает бормотать что-то вроде: «Я говорила ему, не надо полиции. Я же говорила… Черт бы его подрал!»
Плач смолкает. Пасторини поднимает голову и видит Мэддена, застывшего посреди прихожей. Мрачно кивает, закончив разговор, захлопывает крышку мобильного и машет кому-то, кого не видно за дверью. В поле зрения появляется патрульный. Пасторини наклоняется к дивану и произносит:
— Простите, бога ради, мистер Кройтер, я должен отлучится ненадолго. Мой сотрудник приехал. Священник уже в пути.
Подойдя к Мэддену, он крепко берет его за локоть:
— Пошли. Давай снаружи поговорим.
Такого зловещего выражения лица Мэдден у шефа еще ни разу не видел. Пасторини — мужик здоровенный и весьма импозантный, вот только нервный очень, и это несколько портит впечатление. Говорят, в нем погиб оперный певец. Круглый, как тумба, грудная клетка огромная, ножки коротенькие, черные вьющиеся волосы гладко зачесаны назад. Когда он орет через всю комнату на кого-нибудь, слышно, что у него хороший тенор. В этих случаях Биллингс, главный шут их подразделения, обращается к нему исключительно «Лучано» или «Маэстро» и копирует итальянский акцент. Все, кроме самого Пасторини, находят это смешным.
— Я те покажу «лучану», — грозно обещает он. Бог его знает, что это значит.
Пасторини постоянно рассуждает о вреде кофеина.
— Как думаешь, я очень нервный, Хэнк? Может, надо поменьше кофе пить? (Хэнк Мэдден — его правая рука.)
И он старается, правда. Только способ у него странный. Пасторини просто переключается с одной формы кофеина на другую. С эспрессо на американо, к примеру, или — это последнее веяние — с фрапучино на диетическую колу. Вместо пяти чашек фрапучино — восемь-десять бутылок диетической колы в день.