Лозунг «вперед — назад, на дерево!» буквально витал над контркультурой с самого начала ее зарождения. Исходя из этого вывода, нашлась и сила, способная совершить «великий отказ». Студенческие выступления в ряде стран мира были истолкованы в том смысле, что отныне движущей силой коренных изменений в обществе становится молодежь. В сущности, уже здесь обнаружилось то общее, что объединило практику шоу-бизнеса и контркультуру.
Итак, в центр «революционной борьбы» была выдвинута молодежь, главной задачей которой стало сокрушение существующей культуры «буржуазных» предков путем уничтожения разума. Разум, по мысли «новых революционеров», должен быть уничтожен с помощью средств, коренным образом ему противостоящих, то есть наркотиков. Наркотиков химических (кокаин, опий, ЛСД, алкоголь), сексуальных и, наконец, музыкальных. Один из лидеров контркультуры, Джерри Рубин, писал в те годы: «Элвис пробудил наши тела, перевернул в них все вверх дном. Жесткий, животный рок, чей секрет сосредоточен в энергетическом бите, тепло проникал внутрь наших тел; увлекающий за собой ритм возбуждал все страсти, которые до того были подавлены, заднее сиденье автомобиля было театром сексуальной революции, в то время как радио в этом автомобиле служило средой для этого действия. Рок обозначил начало революции. Мы объединили новую политическую жизнь со стилем психоделической жизни. Наш образ жизни, наши наркотики, наша причудливая одежда, наша рок-музыка — все это составляет истинную революцию». Итак, соединение всех этих видов наркотиков, по мысли деятелей контркультуры, и будет высшим революционным актом, следствием которого явится создание некоего стопроцентно свободного и счастливого и абсолютно изолированного «нового мира». В отношении же существующего «культурного мира», его будущего и борьбы с ним идеи различных течений контркультуры были в достаточной степени разнообразны. Его предполагалось уничтожить либо просто физическим разрушением (отсюда — уголовный экстремизм ряда движений контркультуры), либо одновременным и массовым свержением всех социальных табу (пресловутые «сексуальная революция», «наркотическая революция» и т. п.). Так, в знаменитом «Манифесте» американские йииппи писали: «Насилуй монахинь, издевайся над профессорами, не слушай родителей, сожги свои деньги, ты ведь знаешь, что жизнь есть сок, и все наши учреждения — это сфабрикованные людьми иллюзии, которые срабатывают, потому что ты принимаешь сон за реальность. Сокруши семью, нацию, церковь, город, хозяйство, преврати жизнь в искусство, в театр души, в театр будущего...»
Во всей этой «суперреволюционности» нетрудно заметить ее подлинное содержание: откровенный, панический страх за свое будущее, выраженный в навязчиво сквозящей идее бегства из реально существующего мира, тот самый страх, который и толкает мелкую буржуазию на террористические и экстремистские действия, давно нареченные анархизмом, на все то, о чем еще в начале века В. И. Ленин написал: «Анархизм — порождение отчаяния. Психология выбитого из колеи интеллигента или босяка, а не пролетария» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 378).
Меткое замечание Ленина как нельзя лучше характеризует такого сорта мелкобуржуазные течения. Как и все они, контркультура соединяет в себе визгливые вопли о «подлинной революционности», «великом протесте» и т. п. с животным эгоизмом (виновны все, кроме меня) и индивидуализмом, с проповедью индивидуального бунта. Ибо контркультура при всей ее громогласной «революционности» даже и в новейших вариантах, проявившихся в создании хиппистских общин и коммун, есть все тот же, выражаясь словами Ленина, «вывороченный наизнанку буржуазный индивидуализм» (Там же. С. 377).
Контркультура родственна анархизму во многих моментах, и прежде всего в отрицании общества, в том, что еще Ленин называл «непониманием развития общества». Родственным анархизму в контркультуре является и, выражаясь опять же ленинским словом, «непонимание классовой борьбы... Нелепое отрицание политики в буржуазном обществе. Непонимание роли организации и воспитания рабочих» плюс поиск панацеи от всех бед капиталистического общества, «панацеи из однобоких, вырванных из связи средств» (Там же. С. 377—378).