А небо тихо развернёт
седую пелену экрана…
Но, Боже, почему так рано,
и почему так сердце льнёт
к последним солнца откровеньям,
к незабываемым мгновеньям
горячих, щедрых летних дней?..
Но времени, увы, видней.
Небыль – быль
Небыль, небыль, небыль – быль…
Плачет истово ковыль.
Обронили небеса
серебро на волоса.
Обронили тихий крик.
Громом крик к земле приник
и окутал поле, рожь.
Дождик, дождик, дождик – дрожь…
«Ты не грусти, мой старый добрый дом…»
Ты не грусти, мой старый добрый дом.
В том нет подвоха, как и нет обмана.
Пришла пора – и снова за окном
великие полотна Левитана.
«Осень листья насыпала дюнами…»
Осень листья насыпала дюнами,
Только ветры взяли и дунули.
Окна жмурятся, сердце жмурится.
В танце бешеном дом и улица.
Листья – бабочки, листья – фанты.
Встали деревца на пуанты.
Обойти бы им лужи-блюдца,
чтоб до небушка дотянуться.
«Роща оделась рыжей фефёлой…»
Роща оделась рыжей фефёлой:
снова осенний идет маскарад.
Но ни единственной маски весёлой
грусти парад.
«Бестолково синицы, дразнятся…»
Бестолково синицы, дразнятся.
Смелых галок чёрные сполохи.
И какая, казалось бы, разница!
Ветер мечется, листьев шорохи.
И небес беззвучная звонница
голосит безбрежным молчанием.
И осенняя рыжая конница
притупляет моё отчаянье.
Листьев пёстрых меняет запонки
день, гонимый упорно временем.
Воробьи на ветвях – как ладанки,
и ночной сапожок в стремени.
И когда вдруг опустят пологи
небеса. Затаив дыхание,
будут снова слагать астрологи
ярким звездам свое признание.
«Деревья слушали печаль…»
Деревья слушали печаль,
стволы ветвями обнимали,
а листья мимо мчались вдаль
и ничего не понимали.
Зачем их ветер гонит прочь
и дворники метут метлою?
Ужель не могут им помочь
ещё чуть-чуть побыть собою?
Зачем к ним руки рок простёр,
зачем шалит до неприличья,
чтоб после – бросить их в костёр
с привычным чувством безразличья?
Четырежды два
Не то чтобы тоска, а грусти омут.
И совы слов то ухают, то стонут.
И две судьбы, как рельсы, параллельно,
безмолвно, безгранично, беспредельно…
Фонарь рассвета небеса раскрасит
в коралловый и жёлтый. Ночь погасит,
сотрёт луну и нарисует просинь,
и обнажит дороги, души, осень…
Что в нашей жизни на весах?
Что в нашей жизни на весах?
«Я воскрешаю долгий путь…»
Я воскрешаю долгий путь
и вижу, где и что напрасно.
Я понимаю, как опасно
судьбу безгрешную спугнуть.
Как легкомысленно плести
интриги и пустые споры,
ведь жизнь кончается так скоро,
в ней радость надо обрести.
Сквозь толщу промелькнувших лет
всё кажется куда прозрачней:
несносной лжи анфас невзрачный
и правды осиянный свет.
Читает проповедь душа,
и память штопает прорехи.
Я жизни горькие огрехи
перебираю неспеша.
Часы проходят, день гоним,
в сугробах утопают звуки,
и тополь, заломивши руки,
застыл, как самый грустный мим.
А добрый ангел в небесах
из облаков снежинки лепит.
И снегопада тихий лепет,
и мокрый пух на волосах.
Цветёт акация
Цветёт акация. Её сладчайший дух
дурманит грудь, и голову, и мысли.
Уже закат безудержный потух,
и Млечный Путь сияет коромыслом.
Мельчайших звёзд неповторимый свет,
быть может, что-то в жизни переменит.
И я даю таинственный обет
и становлюсь пред небом на колени.
«Цвели цветных лесов короны…»
Цвели цветных лесов короны,
слабели птичьи голоса,
и отрешённо в небеса
с деревьев падали вороны.
И в скоротечности своей
часы и дни не замечали
осенней горестной печали
и дрожи сумрачной ветвей.
Они неслись куда-то вдаль
и не могли остановиться.
А как хотела им присниться
воды студёная эмаль!
Им не тревожили сердца
рассвета тягостные стоны.
И тихо падали вороны
в ладони Сущего – Творца.
Маковей
Спелый август в благостном дурмане.
Пред-Успенье, или Маковей.
Тают в поднебесном океане