— Честно говоря, я такого не припомню.
— Возможно, она знала, к чему могут привести подобные симптомы, и просто испугалась. Очень плохо, что она не сказала вам ничего. Эрика могла знать, что скоро случится приступ. Знаете, бывает такое, что человек…
— Меня это мало интересует, — сказал я ледяным голосом, и доктор замолчал. — Может ли приступ повториться?
— Ох, молодой человек, один господь об этом ведует. Психогенная стенокардия, она штука интересная. Может дать знать о себе несколько раз за полгода, а может всего лишь раз за всю жизнь. Главное — это постараться огородить больного от неприятностей и нервного стресса. Может, Эрика испытывала эмоциональное потрясение, когда случился приступ?
Я поднял на него глаза.
— Да… Вообще-то да. У нас был не самый приятный разговор перед тем, как всё это случилось.
— Что ж. Когда она придёт в себя, постарайтесь не напоминать ей о вашем разговоре. Если уж она вспомнит сама, переводите тему разговора в другую сторону, более благоприятную. Вы понимаете меня, молодой человек?
— Да.
— Если вдруг возникнут какие-либо осложнения, непременно звоните мне. Я написал номер своей приёмной на бумажной салфетке. Оставил её на столе на кухне.
— Хорошо. Большое спасибо вам.
— Не стоит благодарить меня за мою работу. Ну, не хворайте.
Я проводил старика до входной двери и вернулся в спальню Эрики.
Что же это получается? Она скрывала от меня свою болезнь. Но почему? Если с последнего приступа прошло больше восьми лет, это не значит, что я не должен знать о стенокардии! Эрика не посчитала нужным рассказывать мне о болезни. Наверное, она просто не хотела, чтобы я переживал об этом. Но неужели лучше узнать о болезни от какого-то незнакомого старика, чем от неё?
Посмотрим на проблему со стороны. Я не доверял Эрике многие свои тайны, и это понятно: случится чёрт знает что, если я расскажу ей все свои секреты! Но она, зачем она скрывала от меня свою болезнь, почему не рассказывала? Разве это нормально, когда у пары есть секреты друг от друга? О каких к чёрту отношениях может идти речь, если мы с Эрикой не можем друг другу довериться?
Я пытался обвинить Эрику в недоверии и упорно искал аргументы против неё, хотя сам прекрасно понимал, что она тут ни при чём. Наверное, нелепо обвинять человека в том, что он не рассказал о событиях, произошедших восемь лет назад. Наверняка с этой болезнью у Эрики связаны неприятные воспоминания. Она просто не хочет ворошить прошлое, вспоминать и вновь испытывать ту боль, которую она ощущала много лет назад. Это неправильно, я не должен обвинять её. Эрика всегда была честна со мной, и вот моя благодарность? Я просто не хотел, чтобы я один был виноват во всём, что между нами происходит. И я искал что-то, что могло бы послужить поводом нашему расставанию.
У нас не может быть отношений. Я больше не хочу и не могу бессовестно обманывать её и делать вид, что у нас всё хорошо. Я больше не хочу притворяться и признаваться ей в любви. Я не могу и не буду давать ей надежду на наше общее будущее. Зачем? Чтобы потом разбить её сердце вдребезги?
Я всегда и во всём искал выгоду для себя. Даже в наших отношениях. Разве мог я подумать, что она полюбит меня всем сердцем? Разве мог я тогда подумать о том, что смогу так сильно привязаться к ней? Не нужно мне было вообще соглашаться быть с ней, я уже тогда понимал, что всё это закончится плачевно. Зачем же я согласился? Явно не только за тем, чтобы отныне не тратить свои деньги на проституток.
Моё сердце изнывало от безграничной любви к Джеймсу. Мне казалось, что ещё немного, и оно просто не выдержит. Безответная любовь — вот самое ужасное, коварное и болезненное человеческое мучение. Когда я встретил Эрику, мой собственный мир перевернулся с ног на голову. Нет, я не видел в ней девушку, с которой хотел бы связать свою жизнь любовными узами, но я очень хотел быть её другом, видеть, как она улыбается, как грустит, как смеётся и плачет. Но она влюбилась. И когда настал момент нашего разговора с ней в кухне Джеймса, когда она предложила мне быть с ней, я просто ослабел. Мне необходимо было переключиться на другого человека, я начинал сходить с ума от постоянных мыслей о Джеймсе. К тому же мне льстило её отношение ко мне, и я не смог отказать. Где-то в глубине души я таил искреннюю надежду, что во мне всё же загорятся чувства к Эрике. Я надеялся, что однажды смогу полюбить её, как и она меня. Но этого не случилось. Я подарил своё сердце Джеймсу, и только ему. Даже при всём желании я не смог бы полюбить Эрику, не смог бы сделать её счастливой.
И только сейчас я понял, к чему шёл все эти долгие месяцы. Я не хотел терять Эрику, но страстно желал нашего расставания. Парадоксально! Когда я получил от неё то, что хотел, почувствовал вдруг какое-то безразличие к ней. Нам нужно было расстаться давно, но я не хотел отравлять её чувства. Я не мог бросить её сам, поэтому дал ей несколько поводов расстаться со мной. Я старался вести себя так, чтобы Эрика остыла ко мне. Я вёл себя ужасно, совершил кучу чудовищных поступков, но всё это, однако, не дало результата. Она прощала меня раз за разом, и я понимал, насколько сильны её чувства ко мне. Она впустила меня в свою жизнь, открыла для меня сердце, полностью отдалась мне. И я понял, что я разрушу, если причиню ей боль. Я боялся потушить огонь её страсти, боялся, что из-за меня её чувства отупеют, потухнут, и она больше никогда не сможет испытать того же. Поэтому я продолжал лгать, лукавить, обманывать, но лишь для того, чтобы поддерживать этот огонь в душе Эрике. Всё это я делал лишь для неё.
Но, как известно, ничто не может длиться бесконечно. Я в какой-то степени нарочно переспал с миссис Робертс и рассказал об этом Эрике. Я был абсолютно уверен, что в этот раз она меня отошьёт, я был преисполнен этой уверенности. Да, теперь я жаждал нашего расставания и думал, что это поможет мне почувствовать наконец себя свободным, независимым. Мне надоел этот цирк, и я даже перестал думать о чувствах Эрики, о том, что её сердце будет разбито. Позже я постыдился собственных мыслей: я ведь вновь думал о самом себе, искал выгоду только для себя.
И наши с ней дороги почти разошлись, но случилось то, чего я вовсе не ожидал. События моего спектакля пошли не по сценарию, и занавес опустился раньше, чем закончился акт. Теперь я сидел совершенно один в опустевшом зрительном зале и ждал продолжение пьесы. Но будет ли оно? Есть будущее у моего творения? Ответ знаю только я – я, сценарист своей собственной пьесы. И раз уж я взялся за это дело, придётся дописать сценарий до конца. Что же дальше?
Доктор рекомендовал не напоминать Эрике о нашем разговоре и постараться огородить её от стресса. Как-то некрасиво будет с моей стороны просто молчать. Я ведь виноват перед ней, мы оба это знаем. Придётся всё же напомнить Эрике о нашем диалоге. Не хочу, чтобы она думала, будто я вовсе забыл наш разговор. Это не так. Я должен добиться прощения, но сделать это так, чтобы после Эрика меня всё же бросила. Не могу я сам сказать, что она мне больше не нужна. Пусть Эрика сама поймёт это, а я лишь ей немного помогу.
Когда она пришла в себя, я сидел рядом. Некоторое время мы молча глядели друг на друга, ни один из нас не решался заговорить первым. Наконец я нарушил тишину:
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — был мне короткий ответ.
И мы вновь замолчали. Я не хотел начинать наш разговор с неприятных вещей, а кроме них, казалось, нам совершенно не о чем было говорить…
— Доктор велел напоить тебя чаем с лимоном, — снова выдавил из себя я. — Принести?
— Здесь был доктор?
— Конечно. Я очень испугался, когда ты потеряла сознание, и…
— Что он сказал? Что сказал тебе доктор?
Я вздохнул. Эрика явно переживала из-за того, что док мог рассказать мне о её недуге. Вероятно, она не желала, чтобы мне было известно это.
— Он сказал, что у тебя случился сердечный приступ, — произнёс я и заметил, как изменилось выражение лица Эрики. — И мне известно о твоей стенокардии.