Мы внимательно посмотрели друг на друга. Ранкорн ответил мне медленным кивком.
— У вас есть предположения, кто может желать вам серьёзных неприятностей? — спросил он.
— У меня хватает недоброжелателей в Хогвартсе. Начнём с того, что это кое-кто из гриффиндорцев, но им, как я понял, застит глаза тысяча галеонов и они по глупости считают, что попасть в чемпионы — не смертельная опасность, а лёгкая нажива. Ещё меня сильно недолюбливает мой бывший декан. В излишней порядочности он не замечен, но ему я ничем не мешаю, кроме факта моего существования.
— Вы начали с наименее вероятных версий, так?
— Да, их не следует совсем исключать из рассмотрения. Больше всего я, пожалуй, разочаровал директора — настолько, что опекун не мог не предупредить вас.
— Предупреждал, — подтвердил Ранкорн. — Но если бы и не так, о вашем судебном процессе слышала вся Британия. С другой стороны, человек в возрасте и с положением Дамблдора достаточно благоразумен, чтобы не соблазниться местью.
— Местью, возможно, и нет, зато он может соблазниться устранением угрозы его планам на будущее.
— Вот как… — произнёс Ранкорн после некоторого молчания. — Я мог бы обратиться в Визенгамот или в Министерство с протестом против вашего участия в турнире, но оно вас, видимо, устраивает?
— Магический договор не позволит организаторам подстроить ничего такого, что поставит меня в худшее положение по сравнению с другими чемпионами, а с чем они справятся, с тем и я справлюсь. Даже если Дамблдор задумал избавиться от меня, он не знает всей моей силы.
В спальне Тед встретил меня одним из своих фирменных взглядов «нет, я не лезу в твои дела — я жду указаний». Спать он еще не лёг, значит, надеялся на разъяснения прямо здесь и сейчас. Я не стал разочаровывать его и в общих чертах рассказал всё, что происходило в комнате чемпионов, даже про свой резкий ответ на выходку Снейпа. Умолчал я только о том, что чуть не сорвался на зельевара — теперь, по прошествии некоторого времени, это не казалось мне странным. Общеизвестно же, что Снейп может вывести из себя и покойника, а я пока еще живой.
— Только хоть ты не спрашивай, зачем мне понадобился этот турнир, — справедливости ради нужно сказать, что за вечер, кроме Драко, меня об этом спросили только староста Кэс и Уолтер Бойд. Но на многих лицах я видел тот же самый вопрос, не высказанный, и это вызывало во мне неприятное скребущее ощущение. Как там его… наверное, раздражение. Именно оно и продиктовало предупреждение, которое вообще не должно было прийти мне в голову.
Раздражение не бывает справедливым. Как уж с ним советуют бороться? Считать до десяти? Надо попробовать.
Тед слегка пожал плечами.
— Я и так знаю. Чаша Хаффлпафф.
Я вспомнил, что это он навёл меня на заметку о чаше. Иногда Тед бывал пугающе догадлив, и в данном случае это было совсем некстати. Необходимо было выяснить, как далеко простирается его догадливость.
— Почему ты так решил?
— А что тут сложного? Диадему Равенкло ты взял, как только обнаружил, значит, мог заинтересоваться и чашей Хаффлпафф.
— Может, ты даже знаешь, зачем они мне? — спросил я, внимательно следя за его лицом.
— Нет, но Лорду Магии Хогвартса могут понадобиться артефакты Основателей.
Он говорил искренне, и у меня отлегло от сердца. Не то, чтобы я в чём-то не доверял Нотту, но всё-таки… Хоркруксы не из тех сведений, которые можно доверить даже ему.
Раздражение не бывает справедливым, но, как оказалось, бывает полезным. Если бы не оно, я и не подумал бы, что Тед наверняка знает о моих делах больше, чем я считаю, но ничего не говорит просто потому, что я не спрашиваю. Он как никто умеет быть сдержанным — с такой тёткой, как у него, научишься. А пожалуй, он может рассказать, как он с этим справляется.
— Тед, а как у тебя получается быть сдержанным? — в ответ на его приподнятую бровь я добавил: — Просто интересно.
— Просто интересно… — мягко повторил он. — Я привык сдерживаться с тех пор, как помню себя. Моё поведение слишком часто вызывало нотации тётки Прюданс, поэтому я приучил себя ничего не говорить и не делать, пока не просчитаю её реакцию. И так везде — сначала ни на что не реагировать, а вспомнить, оглядеться, прикинуть реакцию окружающих, выбрать подходящее поведение…
— Вот, — сказал я. — Как у тебя получается сначала ни на что не реагировать?
— Нужно поставить в себе нечто вроде мысленного барьера, который запрещает реагировать на всё немедленно. Если ставить его выборочно, рано или поздно всё равно попадёшься — жизнь, она такая разнообразная. — Тед улыбнулся. — Когда я рядом с тобой, вопрос об умении сдерживаться вообще не стоит… — он задержал на мне осторожный взгляд и аккуратно поправился: — …до сих пор не стоял.
Я понял, что если Нотт что-то и замечает, то считает, что это моё личное дело, в которое он не должен вмешиваться. Значит, для него это нормально и пока незачем тревожить его ненужными откровениями. Пока нет ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться.
Наутро я чуть свет написал и отправил письмо опекуну. Понятно было, что Драко сообщит отцу свою версию, нужно было опередить его или хотя бы не отстать. А за завтраком мне предстояло узнать, как отнеслись к моему избранию другие факультеты.
Началось с того, что на входе в Большой зал меня дожидались близнецы Уизли. На груди у каждого из них красовался большой значок с детским горшочком, на котором была нарисована кривляющаяся рожица, отдалённо похожая на мою, и надписью на ним: «Потти — вонючка». Если учесть, что «потти» означает «детский горшочек», а «вонючка» помимо прямого значения употребляется ещё и в смысле «нечестный», «нечистоплотный», игра слов была вполне себе изощрённой для простых гриффиндорских умов. Впрочем, у близнецов всегда была изощрённая фантазия на гадости.
Когда я подошёл, они угодливо склонились и обеими руками сделали жест «проходите, пожалуйста», словно высокопоставленному лицу.
— Его величество Потти изволил прибыть на завтрак!!! — провозгласили они на весь зал, а затем запели вразнобой, не забывая кривляться: — Потти, Потти, Потти-вонючка…
Я отметил про себя, что остался полностью равнодушным к их выступлению. Значит, всё как обычно, со мной не происходит ничего странного.
— Не люблю клоунов, Крысли, но вы так стараетесь. Заслужили. — Я просунул пальцы в кошелёк для мелочи, под чарами невидимости всегда висевший у меня на поясе, и мысленно затребовал оттуда две кнатовые монетки, немедленно прыгнувшие мне в руку. — Держите.
Небрежным жестом — так швыряют мелочь надоедливым лакеям, чтобы отстали — я швырнул по монетке им в лицо и прошёл мимо остолбеневших братьев за свой стол. Во время завтрака я незаметно оценивал обстановку в зале, проверяя, изменилось ли что за ночь. Почти все грифы нацепили значки с горшочком — интересно, что их не было ни у Грейнджер, ни у Лонгботтома. Барсуки почему-то не поддержали грифов, со значками там было от силы трое-четверо. Равенкловцы в таких делах были индивидуалистами и пофигистами, они легко отнеслись к тому, что чемпионом стал слизеринский претендент, достаточно разбирающийся в чарах, чтобы преодолеть возрастной барьер, и сегодня выглядели уже не возмущенными, а сочувствующими. Что ж, могло быть и хуже.
Когда я уходил, меня окликнули в спину. Это оказался Седрик Диггори с Хаффлпаффа, тоже подававший заявку на участие в турнире.
— Поттер.
— Диггори, — я вежливо наклонил голову в ответ.
— Поздравляю, — он протянул мне руку, и я пожал её. — Не знаю, зачем тебе это, но ты молодец.
— А тебе это было зачем?
Седрик дружелюбно улыбнулся.
— Я спортсмен, а это вызов. Кроме того, весь мой род традиционно учится на Хаффлпаффе. Было бы здорово получить в родовую собственность чашу самой Хельги, да и тысяча галеонов лишней никогда не окажется.
Как всегда, вокруг нас собрались любопытные. Всё сказанное нами уже к обеду станет достоянием всего Хогвартса, значит, слова нужно выбирать тщательнее.
— Я тоже подумал, что будет нехорошо, если уникальный артефакт Основателей покинет Британию. Я не ожидал, что Кубок выберет именно меня, но должен был попытаться.