Майер отошел к пульту, управляющему гильотиной.
— Остановитесь! — сказал я, — прекратите, сейчас же! Я все понял и на все согласен. Я буду делать все, что вы захотите.
— Очень хорошо, — похвалил меня Мюллер, — я никогда в вас и не сомневался. В таком случае… вот договор, пожалуйста!
Договоры следует читать внимательно. Но мне было не до того — в соседней комнате под ножом гильотины стоял человек. Я перевернул договор — не менее десятка листов, мы, немцы, даже здесь не можем без бюрократии, — и быстро поставил подпись внизу.
— И здесь, пожалуйста… Прекрасно!
Мюллер нажал кнопку на своем уоки-токи и негромко приказал.
— Прекратить!
Я бухнулся в кресло, ощущая, как пот струйкой стекает по лбу, а сердцебиение постепенно успокаивается. Мальчика вывели из соседней камеры.
Мюллер энергично пожал мне руку. Надо было, наверное, не подавать свою, но я был совершенно сломлен.
— Очень рад нашему предстоящему сотрудничеству, герр Оттерсбах.
Вопреки моим ожиданиям, Нико Ватерманн бурно возликовал.
Неожиданно — учитывая, сколько лет мы не виделись, и какими странными были в гимназии наши отношения.
— Привет, старик! — завопил он в телефонную трубку, — ужасно рад! Так ты что, едешь в Ганновер! Все, ночуешь у меня! Друг у меня в отпуске, так что… а я тут с головой в науке, но для тебя, конечно, найду время. Не вздумай снимать отель! Это классно! Посидим, поболтаем…
Я с некоторым трудом распрощался со старым гимназическим приятелем, выключил мобильник и посмотрел на Мюллера. Работать в одиночку мне теперь не позволяют, каждый шаг следует согласовывать.
— Как я понимаю, ваш приятель готов с вами встретиться? А он что, простите меня — голубой?
— Да, — ответил я лапидарно.
— Поэтому вы, вероятно, и разошлись с ним?
— Не ваше дело, — буркнул я.
…а складывалось все замечательно. Меня в детстве наблюдали у психолога как "высокоодаренного ребенка", и мое аутсайдерство в детсаду и школьном классе списывали именно на это. В чем-то психологи, наверное, были правы. Нет, меня никто не травил — но мне было нестерпимо скучно со сверстниками, непрерывно обсуждающими футбол, компьютерные стрелялки-махалки и последние серии анимэ.
А потом появился Нико. И мы стали просиживать ночи напролет, рассуждая о будущем человечества, о Платоне и Тейяре, о Фромме и неомарксизме, о католическом обновлении и атеистическом гуманизме, о Белле и Грассе и прочей капусте и королях… Я знал все клички его любимых кроликов, и когда ему делали операцию удаления аппендикса, и какое мороженое он предпочитает; он тоже знал обо мне все; вместе мы пускались в путешествия безбилетными зайцами по всей Северный Рейн-Вестфалии, вместе ездили отдыхать на лыжный курорт.
Короче говоря, у меня был один настоящий друг. Но настало время, когда он мне опротивел. Это случилось в девятом классе, и я даже согласился, и мы попробовали несколько раз. Но к десятому стало ясно, что — не мое, и само приближение Нико ко мне уже вызывало дрожь, и мне почудилось, что мой друг переродился, весь превратился в жадный придаток своего влажно-горячего отростка, лишенный каких-либо мыслей, подчиненный одной только мысли — подкараулить и… Я стал избегать его и едва ли не прятаться; потом все улеглось, и к абитуру мы уже могли сидеть за одним столом и вежливо-безлично общаться, как обычные одноклассники. У Нико появился любовник, старше его, все пошло на лад, я тоже начал общаться с девушками, хотя и без особого успеха.
А на самом деле все было не так, и позже я понял это. Виной всему была наша юношеская неловкость и неумение говорить друг с другом. Нико страдал по-настоящему. Он остался прежним — увлеченным, начитанным человеком, яркой личностью; он готовился к поступлению на медицинский факультет; его увлечение психиатрией было связано с желанием понять природу человека или хотя бы его сексуальных влечений.
После гимназии мы ни разу не общались, не встречались, даже не говорили по телефону. И вот теперь Нико, молодой психиатр, стажирующийся в Ганноверской клинике, способен помочь мне найти коллегу — женщину-психиатра, которую я смог опознать на случайной фотографии в интернете. Я выяснил очень сложным путем, что теперь ее звали Ангела Граф, и никаких сведений о ней ни в интернете, ни в более-менее доступных источниках не было, полицию же привлечь к поискам невозможно из-за отсутствия серьезных показаний. Не мог же я объяснить, зачем мне нужна эта Ангела…
Я ехал первым классом — скучнее, зато спокойнее: вместо пестрой толкотни подростков, футбольных болельщиков, панков, накрашенных девиц, мусульманских мамаш в хиджабах и с колясками, жмущихся к окошку пожилых дам вокруг меня сидели чинные одинаковые мужчины, сплошь в сером и черном и с ноутбуками. В большинстве — раскрытыми. Я не стал исключением и тоже раскрыл свой ноут.
Но мне было не до чтения и не до работы — да и какая работа теперь?
Я вспоминал последние события. Меня отвезли домой в закрытой машине — местоположение базы с кошмарной гильотиной знать не положено. Несмотря на предупреждение, я поиграл с мыслью все-таки возбудить дело против них, обратиться в полицию.
Но мысль эта мне не нравилась, и вот почему. Так нагло и бессовестно нарушать десяток законов прямо в центре Федеральной Республики могут только люди, имеющие такую крышу, связанные с такой властью, по сравнению с которой власть канцлера выглядит скромно. Да, это невероятно. Но разве я первый раз в жизни сталкиваюсь с невероятными событиями? И заметим, оба раза — по одному и тому же поводу. Эта Организация не могла не заручиться механизмами защиты от вмешательства немецкой полиции или спецслужб. Она — сама по себе спецслужба.
Вряд ли мне что-то грозит, если я обращусь в полицию — разве что новые работодатели еще меньше будут мне доверять. А вот геморроя не избежать, да и поверят ли мне? Меня похитили, держали под замком, кололи наркотиками, демонстрировали записи убийства и приготовления к убийству человека на моих глазах… Звучит слишком невероятно, я бы сам не поверил. По крайней мере, до тех пор, пока не связался с амару.
В итоге я позвонил Михаэлю и попросил о встрече.
— Понимаешь, — сказал я ему, — со мной случилась скверная история. Очень скверная. Практически я в западне. Мне нужен совет, а ты все-таки полицейский…
Мы уговорились, что встретимся вечером, в кофейне "Шанс". Все было нормально, никто не звонил мне, не писал мейлов или СМС, и к условленному часу я сидел за столиком, потягивая латте. Михаэль почему-то запаздывал. Я уже начал нервничать, когда мобильник зазвенел "Маршем тореадора" — мелодию я давно уже не менял.
Звонил Михаэль.
Голос тусклый, слабый, сбивчивый — я бы даже его не узнал, если бы не высветившееся на экранчике имя.
— В общем, старик, извини. Не могу прийти. Так вышло. Нет, и позже не смогу. И завтра. Но я навел справки. В общем, я знаю, о чем ты хотел поговорить. Мой тебе совет… — он сделал паузу, словно выговаривать слова ему было трудно, — не пытайся грести против течения. В этом деле никто не сможет тебя защитить. Понимаешь — вообще никто. Потому что речь идет… ну это такой уровень международной безопасности, на котором все иначе, и нам этот уровень недоступен, они могут прямо завтра позвонить, и все наше управление расформируют. Да, такое бывает. А что ты думаешь — со всеми этими исламистами наша полиция борется, что ли? Насколько я знаю… короче, тебе лично ничего не грозит, просто выполняй, что скажут, и Родина тебя не забудет.
В тот же вечер я проверил аккаунт Михаэля в фейсбуке — мой однокашник был на месте и как раз выложил новые фотографии дочки. Я стукнулся в его чат.
"Миха, у тебя все в порядке с мобильником?"
Он ответил сразу же.
"Все в порядке, Клаус, и вообще не волнуйся. Насчет того, что я тебе сказал — это правда".
"Что — правда?"