Впрочем, «познакомились» сказано не очень точно: мы с
Николаем знали друг друга и раньше, были в одном практикуме,
в одной языковой группе и к тому же были соседями по
общежитию, но знали друг друга внешне, со стороны, не
проявляли интереса. А тут нашли общие интересы, как-то легко
разговорились.
И возвращались из читальни домой уже вместе. Темой
нашего разговора были чьи-то стихи, напечатанные в
университетской газете. Позднее эта тема – поэзия – никогда не
могла иссякнуть, хотя появилось и много других интересных
для обоих тем.
Поражала его удивительная работоспособность. Несмотря
на то, что по учебной программе нужно было перечитывать
буквально горы книг, что приходилось просиживать в читальнях
и по воскресеньям, Коля успевал очень много писать. Почти
каждый вечер он читал новое стихотворение.
78
Коля легко запоминал стихи и любил на память читать
стихи любимых поэтов. Помню его увлечение Блоком и
Есениным и в то же время – Уитменом. Помню период
особенного увлечения Маяковским. Он даже подражать ему
начал (эти стихи не сохранились). Из современников очень
любил Твардовского.
* * *
…Война подступала всѐ ближе и ближе. Коля очень
глубоко переживал судьбу товарищей, побывавших на финской
войне. Помнится, он рассказывал о ранении Сергея
Наровчатова, гибели Арона Копштейна. Их он знал по
Литинституту (тяжело ранен был его школьный друг Володя
Жуков, тоже поэт). Мне кажется, что именно под влиянием
этих событий и переживаний создано одно из самых сильных
стихотворений Коли Майорова – «Мы».
* * *
Наступила последняя наша студенческая мирная зима 1940-
1941 года. Опять лекции, занятия в читальне, посещения
литературного кружка. Нагрузка у Коли была очень большая:
ведь он учился в Литинституте, да и на истфаке в этот год
работы было много.
В этот год Коля особенно много писал, и именно стихов
этого периода почти не сохранилось. В конце 1940 года он
закончил большую и, пожалуй, лучшую свою поэму «Ваятель».
Судя по письму, которое я получила от него (подписано 19
июля), замысел поэмы возник у Коли в поезде, по дороге в
Иваново – на летние каникулы. Он писал:
«Приятно лежать на спине и пускать кольца дыма в потолок
вагона… Кончил курить. Голова чуть кружилась. Медленно
нащупывались какие-то отдельные строчки, потом сон брал
своѐ, слова куда-то проваливались, а память их снова
возвращала… Снова навязывались целые строфы. Полез за
записной книжкой, а то забуду. Записал. Писать было трудно –
вагон качало. Получилось вот что.
79
Творчество
Есть жажда творчества, уменье созидать,
На камень камень класть, вести леса строений.
Не спать ночей, по суткам голодать,
Нести всю тяжесть каждодневных бдений…»
И дальше – тот самый кусок (без четырѐх последних строк
и с некоторыми разночтениями), который печатается теперь как
стихотворение «Творчество».
Припоминаю ещѐ несколько строк поэмы, которые, мне
кажется, я не видела среди стихов, собранных В. Н.
Болховитиновым:
…А небо будет яростно и мглисто
Пылить с боков
Снежком голубизны…
Быть может, ты
Неопытным туристом
Сорвѐшься с той
Проклятой крутизны,
Но ты не трусь!
Назад тебе – ни шагу!
Грозит обвалом
Каждый поворот.
И не убив –
Не прячь обратно шпагу,
И падая,
Ты сделай шаг вперѐд!
. . . . . . . . . . . . . . .
Ведь сущность жизни
Вовсе не в соблазне,
А в совершенстве форм еѐ и в том,
Что мир грозит,
Зовѐт тебя и дразнит,
Как женщина с ума сводящим ртом…
Пришла зрелость, стихи становились всѐ своеобразнее и
отточеннее. Его стихи этого периода трудно спутать с чьими бы
то ни было – он говорил собственным голосом, только ему
одному присущими словами. Но тут грянула война…
80
* * *
Окна Горьковской читальни на Моховой, где мы
готовились к очередному экзамену по диамату, были широко
открыты. И не все сразу поняли, что же произошло, когда с
площади донеслась передаваемая всеми радиостанциями Союза
грозная весть. Но все, один за другим, вдруг поднялись и вышли
на улицу, где у репродуктора уже собралась толпа.
Война!.. Помню лицо пожилой женщины, в немом отчаянии
поднятое к репродуктору, по нему текли слѐзы. Мы же в то
момент еще не вполне реально представляли, что нас ждѐт.
У нас с Николаем в это время как раз была размолвка.