Кажется, ещѐ немного – и эта страница ивановской поэзии
будет сдана в исторический архив в силу еѐ курсивной
119
советскости. А вот этого допустить нельзя! Если такое случится,
то мы потерям нечто большее, чем отработанный миф. Мы
рискуем потерять какие-то важные ориентиры в понимании
сложности развития русской истории советского периода, без
которой не может состояться наша нравственно-духовная
идентификация в современном мире. То, что мы называем
современностью, тысячами нитей связано с недавним советским
прошлым. И оно, это прошлое, далеко не однозначно даже в той
его части, где советское выступает в рамках так называемого
большого сталинского стиля, литературы второй половины 30-х
годов, то есть в то самое время, когда будущие «фронтовики»
заявили о себе как новое поколение, воспитанное новой эпохой.
Казалось, всѐ в их первоначальном творчестве отвечало
нормам тогдашней советской жизни. Они сами творили миф о
людях, которые сильны, прежде всего, причастностью к стране,
где каждый может стать героем в силу того, что, благодаря воле
Сталина и большевистской партии, молодые живут в передовой
стране мира (вспомним знаменитое «я другой такой страны не
знаю, где так вольно дышит человек»). Их лирический герой,
как выразился однажды С.Наровчатов, включал в себя
типичность героического образа, запечатлѐнного в классике
советского искусства, на котором воспитывалась предвоенная
молодежь.
Павел Власов и Павел Корчагин, фильмы о Ленине,
Сталине, Щорсе, Пархоменко, песенное творчество тех лет,
прославляющее непобедимое сталинское государство, – всѐ это
впитывалось будущими «фронтовиками» в качестве основной
культурно-жизненной реальности.
Недаром тот же Наровчатов, вспоминая о Н.Майорове,
подчѐркивая его типичность для молодѐжи предвоенной
формации, сравнивал его с героем кинофильма «Юность
Максима» в исполнении Б.Чиркова. И далее автор статьи
«Улица Николая Майорова» говорит, что и в самой манере
держаться, и в одежде Майоров, как и многие его сверстники,
«ощущали себя внутренне сыновьям сотен Максимов
большевистского подполья и гражданской войны».
120
Нетрудно догадаться, в каком ракурсе должно было
предстать Иваново – родина будущих «фронтовиков» – в свете
такой социальной идентификации. Да, конечно, городом особой
пролетарской закваски, свято хранящим революционные
традиции. Критики, писавшие о них в советские годы, не
жалели слов, подчѐркивающих это обстоятельство. «Отец и мать
у Николая – ивановские рабочие, брат – военный лѐтчик. Семья
была типичной и в то же время образцовой»2. <…>
Уже само «поколенческое» самосознание молодых поэтов
второй половины 30-х годов было в какой-то мере вызовом
«типовым» представлениям о времени. Поколение в их
понимании – не отвлечѐнное представление о советской
молодѐжи, а избранное эпохой живое братство молодых людей,
готовых совершить предназначенное только им. И это
предназначение они видели в спасении не только России, но и
всего мира от коричневой чумы фашизма. При этом будущие
«фронтовики» не только не исключали своей гибели, но
акцентировали внимание на этом, вольно и невольно вступая в
конфликт с массовой советской поэзией, с такими, например,
стихами, печатавшимися в поэтическом сборнике «Оборона»
(Л., 1940): «Реют соколы в лазури / безграничной вышины, / Ни
туманы и ни бури / Им, отважным, не страшны». Или: «Нависли
тяжѐлые, / Чѐрные тучи, / И если фашисты / Навяжут войну, /
Пойдѐм мы на битвы / И силой могучей / Врагов уничтожим, /
Восславим страну».
А теперь вспомним ключевые строки из программного
стихотворения Н.Майорова «Мы»:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте...
121
Как не похоже «оборонное» массовое «мы» на «мы»
Николая Майорова! В первом случае оно не больше, чем знак
обезличенного большинства. В майоровских стихах «мы» –
трагическое обозначение поколения живых людей,
потенциальных творцов, растворившихся в героическом мифе,
но явно не реализовавших всех своих индивидуальных
человеческих возможностей. Обратим внимание на сам жанр
этого произведения Майорова. Это одновременно и гимн