Миша покраснел и надел очки.
— Знаете, — сказал он срывающимся негустым голосом, — если вы по делу, так не нужно...
— А ты не обижайся, — сказал старик. — Я это от удивления: как же так — семиклассник и вдруг литконсультант. Учит, как писать.
— Я не семиклассник, — всхорохорился Миша. — Я институт окончил.
— Давно? — подивился Михеев.
— Порядочно уж, — сказал Миша. — Четвертый месяц уже как.
— Ну, не знаю... — посомневался Михеев. — Тогда бы усы, что ли, отпустил.
— Усы гусара украшают, — зло отпарировал Миша. — У вас ко мне что?
— А вот что, — откинувшись на спинку стула и, очевидно, успокоившись, сказал старик. — Вот ты пишешь насчет моего рассказа. Что вот ты пишешь, послушай.
Он вместе с мятой пачкой папирос достал из кармана письмо и развернул его.
— «Ув тэ Михеев! — с выражением прочел он. — Фабула Вашего рассказа примитивна, рассказ изобилует штампами, шаблонными оборотами. Например: «Мария затрепетала, лицо ее покрылось мертвенной бледностью», «Косые ласковые лучи заходящего солнца золотили верхушки деревьев» и тэ пэ. К сожалению, редакция напечатать Ваш рассказ не может. Советуем Вам побольше наблюдать жизнь, учиться у нее. Литературный консультант Мэ Богатырев».
Он замолчал. Молчал и Миша, не отрывая глаз от белого посоха гостя.
— Значит, не понравился? Не ко двору пришелся, значит? — спросил Михеев.
— Значит, не понравился, — с вызовом ответил Миша. — И это я просто два примера привел, а там у вас этих штампов пруд пруди, я помню.
— А ты, консультант, гляжу, бойкий, — протянул старик. — Тогда, бойкий, отконсультируй мне такую вещь: ладно, не понравился рассказ. Косые лучи солнца не понравились. Учиться у жизни мне советуешь. Ну что ж, бывает. Но почему же тогда «к сожалению»? А? «К сожалению», спрашиваю, зачем?
— Я... — сказал Миша.
— Постой! — перебил Михеев. — Выходит, ты сожалеешь, что рассказ не можешь напечатать. Так в чем же дело? Сожалеешь — ну и напечатай. И не будешь сожалеть.
— Сожалею, что плохой рассказ.
— Значит, сожалеешь, что не можешь напечатать мой плохой рассказ. Не в твоей воле. Напечатал бы, да редактор не позволит. Так чего ж тебя здесь держат, ежели ты плохие рассказы готов печатать? Нет, тебе тут не место. Пойду к твоему начальству. Это дело серьезное. Сожалеет он, видите ли...
Старик встал и цепко схватился за посох. Миша затрепетал, лицо его покрылось мертвенной бледностью.
— Товарищ Михеев, — сказал он. — Вы извините. Я ведь только еще стажируюсь... Я, как бы сказать, на испытательном сроке. Не ходите к начальству, а? Я очень сожалею...
— Опять сожалеешь? — закричал старик и бешено стукнул посохом.
«Иван Грозный, — смятенно подумал Миша. — Репин. Иван Грозный и сын его Михаил».
— Ну, гляди! — со значением произнес Михеев. — Будь здоров, жалельщик!
А через неделю Мишу вызвал главный редактор.
— Да, товарищ Богатырев, — страдальчески сказал он. — Жалуются на вас авторы, обижаются. И правда ведь, нехорошо получается.
Он придвинул к себе пачку писем.
— «Ваш рассказ, к счастью, опубликовать не можем», — процитировал он. — Или вот: «Рады сообщить, что Ваши стихи слабые, непрофессиональные»... Кто вас учил так отвечать авторам?
— Иван Грозный, — буркнул Миша.
— Кто-кто?
— Да нет, никто, собственно, — поправился Миша. — Сам я.
Редактор встал.
— В таком случае, к сожалению, мы должны с вами расстаться. Не подходите вы нам.
«А если сожалеете, так зачем же расставаться?» — подумал Миша.
Но он ничего не сказал и только грустно посмотрел в окно.
Косые ласковые лучи заходящего солнца золотили верхушки деревьев.
Пойман при попытке
Легко и спокойно Роман Антонович оделял таксистов и официантов чаевыми, совал трешки сантехникам, начислял законный процент спекулянтам. Все это было просто и естественно, как сама жизнь. Теперь же он собирался впервые в жизни дать настоящую, полноценную взятку, и от этого морозец пробегал по позвоночному столбу. Было неуютно.
За утренним чаем Роман Антонович советовался с племянником Левой. Лева, как и подобает племянникам, был намного моложе, но проблем, требующих раздумий, для него, казалось, не существовало.
— Ну как же, Лева? Просто так взять и сунуть деньги?
— Что значит сунуть? — укоризненно говорил прожженный Лева, жуя бутерброд, густо намазанный маслом, а сверху еще лежали два кусочка полтавской колбасы. — Ни в коем случае. Это в девятнадцатом веке такая мода была: незаметно опустить объекту мзду в карман пальто, чтобы он через неделю обнаружил. Или еще в конверте преподносят — глупо совсем уж. Этим вы только ставите человека в неловкое положение. Он же не видит, сколько там. Может, не по таксе. Нет, играть, так в открытую. Аккуратно, не суетясь, кладете на стол. Без свидетелей, понятно.