Ну а конкретный материал и для вас, и для моих заметок дает — в изобилии! — только что ушедший, но не забытый, не канувший в Лету сентябрь 1983 года.
Перст ли тут провидения или чей-то будем этого спорного вопроса касаться, но же дня с пророческой силой напомнил, в и яростном мире мы живем. Даже не со дня своего первого, а с первой же ночи. Именно в глухую ночь с 31 августа па 1 сентября в холодной стратосферной тишине над островом Сахалин, вдруг разорванной свистом реактивных двигателей, произошла встреча двух самолетов — нарушителя советского воздушного пространства и перехватчика, предназначенного пресекать такие нарушения. Не только свист реактивных двигателей расколол тишину. Полет самолета-нарушителя был пресечен именно тем, увы, суровым способом, которым В крайнем случае пресекаются полеты самолетов-нарушителей ведущих себя как разведчики и не подчиняющихся перехватчикам. Жесткая аксиома нашего времени, когда военные люди па краю своей земли и неподалеку от чужой сторожат мир, пи па секунду не забывая о возможности диверсий, провокаций, войны. Но... Но вместе с самолётом-нарушителем в океан рухнул сгусток человеческих трагедий. Погибли невинные люди из разных стран, потому что нарушителем оказался гигантский пассажирский «Боинг-747» южнокорейской авиакомпании, который почему-то на целых 500 километров уклонился от хорошо накатанной международной воздушной трассы.
Ночь таит тайну. На этот раз тайна оказалась длиннее первой сентябрьской ночи и всего бурного месяца сентября, и до сих пор завесой тайны окутан ответ на первоначальный вопрос: как он туда попал, этот «Боинг», с его совершенной электронной аппаратурой, исключающей электронные возможности заблудиться?
Но одно — не тайна. Ночной случай над Сахалином — следствие современной международной погоды, которую, г-н президент, вы активно и определенно формировали с января 1981 года, с первых дней вселения в Белый дом. И вот все небо в грозовых тучах подозрительности и вражды, а где грозовые тучи, там возможна и гроза, там ослепительные молнии, вырываясь из мрака, показывают, какой он, мрак, густой и страшный.
И еще одно — не тайна, и, подводя итоги ушедшего от нас месяца сентября, никто этого, думаю, не оспорит. Уровень вражды и подозрительности не снизился, а подскочил, резко возрос. Возрос, хотя государственная мудрость диктовала совсем другой урок извлечь из случившегося.
Погибших не вернешь, понадобятся не месяц, а годы и годы, чтобы утихла боль родных и близких. Но если бы чудом их воскресить, чтобы они нам сказали? В самом деле — что? Сказали бы, что ни за что на свете не полетели бы этим рейсом 007, что никогда бы не доверились пилотам, которые вели злосчастный «Боинг-747»? Да, наверное, сказали бы это. А еще что? Неужели они стали бы, ссылаясь на свой трагический опыт, проповедовать еще большую подозрительность и вражду, которые уже подожженным бикфордовым шнуром тянутся к горам оружия, самого страшного в истории,— только не дано нам рассмотреть в непроницаемом будущем, какой длины шнур и как быстро бежит по нему огонь и затопчут ли его, пока не поздно?
Неужели, г-н президент, они стали бы это проповедовать? Люди там были разные, но человек, как говорится, не враг самому себе. И если мы проводили сентябрь с плачевными итогами, если напряженности, замешанной на недоверии, страхе и прямой вражде, стало больше, то кому мы этим обязаны? Кто из международного инцидента сделал самый острый за последние годы международный кризис? Кто сенсационно сблизил смысл двух похожих лишь по написанию слов — история и истерия?
Даже жанр письма в конце концов не возбраняет называть вещи своими именами. Вы превратили случившееся в небывало острую политико-пропагандистскую конфронтацию Соединенных Штатов с Советским Союзом, пытаясь в то же время дать ей другую, более устраивающую вас окраску конфронтации с Советским Союзом всего мира. Это был не просто акцент, а подлинный лейтмотив ваших многочисленных выступлений: что-де все мировое сообщество осуждает Советский Союз, что-де весь разгневанный мир забрасывает каменьями отвергнутых им русских. Одно определение приходит мне на ум, и я хотел бы подчеркнуть его — месячник ненависти. У вас в стране не бывает, как у нас, недель или месячников дружбы с тем или иным народом. Зато теперь ваша администрация может записать в свой послужной список геростратово открытие: из сентября вы устроили подлинный месячник ненависти к Советскому Союзу, к советскому народу. Совместимы ли цивилизованность и возбуждение ненависти к другому народу?