Поэтому американцы и привлекали к «работе» линкор “Нью-Джерси» с его чудовищными орудиями и свою палубную авиацию. Но и авиация, совершая налеты, понесла Кое-какие потери. Один американский летчик, чернокожий, очутился в сирийском плену, что, как известно, повлекло за собой одиссею негритянского политика Джесси Джексона в Дамаск, освобождение этого летчика и соответствующие пантомимы президента Рейгана, выражающего сочувствие пленному, благодарность его освободителю — и желание ни в коем случае не упускать голоса избирателей.
Потери нарушают идеал безнаказанной агрессивности (именно агрессивности и именно безнаказанной), мечту о бескровных победах. Все опросы свидетельствуют, что абсолютное большинство американцев выступают за немедленный вывод морских пехотинцев из Ливана.
Напомню вкратце историю появления американских солдат в Ливане. В составе так называемых «многонациональных сил» они высадились там в августе 1982 года со скромной, как тогда подавалось в Вашингтоне, целью — способствовать упорядоченному разъединению воюющих сторон, выводу палестинских военных отрядов из Западного Бейрута, осажденного израильскими войсками. Выполнив эту задачу они ушли через две-три недели. И тогда, в сентябре, произошло кровавое массовое истребление палестинцев в лагерях Сабра и Шатила. Американцы вернулись, чтобы обеспечивать «порядок». Потом это понятие наполнялось все более широким содержанием, в конце концов целью стал «новый порядок» в Ливане, угодный Вашингтону и Тель-Авиву? Рядй этой пели, используя инструмент своего физическою военного присутствия, американцы стали вмешиваться в ливанские внутренние дела, пытаясь так перестроить сложный баланс в мпогообщинпой стране, чтобы усилились прозападные фракции и ослабли арабские, национально-патриотические и националистические. Существенной частью задачи было припугнуть и Сирию, чтобы опа согласилась с разработанным под эгидой Вашингтона израильско-ливанским «соглашением о мире», хотя это соглашение превращает Ливан в вассала Израиля и США и тем наносит сирийской безопасности непоправимый ущерб.
В общем, они захотели слишком многого — и слишком малой ценой. С самого начала не соразмерили политические цели и военные средства. Думали, что их можно добиться с помощью всего лишь 2 тысяч солдат на берегу и военпо- морского кулака у побережья. И натолкнулись на сопротивление, которого не ожидали. Как заявил один неназванный морской пехотинец после октябрьского взрыва в Бейруте: «Нас поместили сюда слишком мало, чтобы воевать, и слишком много, чтобы быть убитыми».
Если позволить себе некоторую игру слов, своих противников в Ливане американцы хотели взять на пушку. Не удалось— даже когда это были 16-дюймовые пушки линкора «Нью-Джерси». Противники не поддались.
Надо либо увеличивать войска, либо сокращать задачи. Теоретически можно говорить о том, чтобы бросить туда десятки и сотни тысяч солдат, но практически это представить невозможно. Даже если отвлечься от катастрофических международных последствий, это означало бы всерьез увязнуть в войне, которую американский народ вряд ли примет.
А на пушку, на нынешнюю пушку ни ливанских противников американской интервенции, ни сирийцев не возьмешь.
Возникает вопрос о том, как Вашингтону подсократить свои аппетиты в Ливане и, сохраняя лицо, выбраться из ловушки, которую он сам себе расставил. В этом направлении администрацию Рейгана подталкивают критики. Во главе их теперь встал Мондейл, главный претендент демократов на пост президента. Во избежание дальнейших потерь он требует незамедлительного вывода морских пехотинцев. И этим надеется набрать себе очки в развивающейся предвыборной кампании.
Январь 1984 г.
НОВОГОДНИЕ ВИДЕНИЯ
Новый год — это остановленное время. Быть может, и не оригинальная мысль, но пишущему эти строки она явилась с внезапностью открытия в предновогоднее утро, когда среди сладостной подмосковной тишины он проснулся па редакционной дачке. Время остановилось еще и потому, что ничем не было занято в последнюю субботу уходившего года, и, судя по пустой дачной улице, никто не торопился его занять, завести и пустить.
Та к я оказался единственным человеком среди дачных строений, колких обмерзших кустарников и нагих черных лип. Первый и последний раз в году городской житель шел по потоптанному снегу, и передо мной не было никаких следов и позади оставались лишь мои следы, и в лесу предутренний снег уже припорошил следы зверя. Белым и безмолвным был мир, белой простиралась перед взором земля, и, окружая ушедший под снег знакомый луг, знакомые березы уходили к небу, которое тоже было белым, несмело набирая бледно-голубоватый цвет от стеснительного декабрьского солнца. Когда останавливался, тишина воцарялась полнейшая. Казалось, все смотрело на одинокого человека, забредшего сюда в канун незнаемого природой нового года, и человек, растерянный и растроганный, чувствовал, чіо смиренная красота родной земли вот-вот исторгнет из него слова любви, преклонения и вины. Да, випы, ибо — достойны ли мы этой красоты?