Впрочем, и он не удержался от сентиментальности и нашел свой способ подытожить нашу беседу именно в этом ключе. Когда время его истекло, а настроение наше — после обмена мнениями — не улучшилось, он спросил:
— А где же выход? Что же делать?
Томас Пауэрс задал его, как мне показалось, с чувством и проникновенностью в голосе, как будто между нами возникла оправдывающая такой вопрос степень доверительности. И поэтому, разведя руками — не для журналиста такой вопрос,— я все-таки ответил:
— Надо, наверное, понимать друг друга.
Я тут же добавил, что это слишком простой ответ на сложный вопрос, но вернее его, пожалуй, и не найти. И еще оговорился, что мы двое, мы с ним можем — по человеческому импульсу, по набежавшей вдруг волне симпатии — понять друг друга, а каково двум огромным государствам — с разными системами, разной историей, разными языками и разным местом в мире.
Он согласно закивал и, скороговоркой смягчая неожиданную торжественность своих слов, сказал, что для понимания и доверия он сделает все, что может. Я обещал ему то же самое. А когда он ушел, унося в холщовой суме несколько новых штрихов для своей книги, встреча наша не выходила у меня из головы. И на следующий день я подумал, что не надо откладывать в долгий ящик выполнение своего обещания, сел за письменный стол, за эти свои заметки.
* * *
Думая о Хиросиме... Это событие заняло совершенно особое место в историй тт живой памяти человечества, в раздумьях и самочувствии всех и каждого из нас.
6 августа 1945 года экипаж американского бомбардировщика В-29 сделал в бортовом журнале лаконичную запись: «8.15 утра. Атомная бомба сброшена. Через 43 секунды - вспышка, ударная волна, самолет качнуло».
Они спешили. Им было некогда разглядывать, что творилось на земле. Мы занимаемся этим почти сорок лет разглядываем Хиросиму. Качнуло не только самолет, сбросивший бомбу, которую летчики назвали «Малышом», .Качнуло всю Землю и продолжает качать с тех пор.
С Хиросимой происходят странные вещи. Она не поддается закону исторической дистанции. Не от числа прошедших лет зависит, ближе международного климата. В начале 70-х годов Хиросима была дальше, чем в начале 80-х. Сейчас она ближе, чем когда-либо в за все послевоенное время, потому что приблизилась и возросла угроза ядерной войны.
Мы тем пристальнее вглядываемся в ужас единственной случившейся Хиросимы, чем больше наготове еще не случившихся, но уже припасенных Хиросим. Считается, что в ядерных арсеналах их накоплено сейчас около одного миллиона.
Считается, что каждую минуту в мире тратят миллион долларов на армии, вооружения, подготовку к войне. Это широко известная цифра. Она никого не удивляет — собность удивляться сильно сократилась за годы после Хиросимы. Если бы по миллиону долларов в минуту раздавать па какой-нибудь всемирной площади, то за сутки получилось бы почти полторы тысячи новых миллионеров, а за год — полмиллиона миллионеров.
Но, как известно, миллионерами становятся не простые люди, не люди с улицы, а фабриканты оружия. А люди с улицы мрут в Азии, Африке, Латинской Америке от голода и от равнодушия других людей. 40 тысяч детей ежосуточпо (ежесуточно!) погибает от голода и болезней. Мы привыкли к этой цифре. Хиросима и угроза всеобщей бели, увы, облегчают нам восприятие трудных истин нашего времени.
Оно, это время, роковым образом разделило народы государства и одновременно сблизило их попимапиеМ общности судьбы. Хиросима не сходит с антивоенных плакатов, плакаты — с улиц, по которым движутся аптиракетые демонстрации. Это не те улицы, где люди мрут от голода. Это европейские и американские улицы, которым суждено исчезнуть в случае ядерной катастрофы.
«Ни один человек не есть остров. Каждый человек — это часть континента,— провозгласил в XVII веке английский поэт Джон Донн.— И никогда не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе».
Сейчас на дворе XX век, и имя этому колоколу — Хиросима.
Колокол гудит не только об общей опасности, ио и общей ответственности. Мы, живущие,— мост между прошлым и будущим. В живом движении человечества через века и тысячелетия эта задача моста сама собой решалась каждым поколением. Угроза ядерной катастрофы сама собой не уйдет. Если мы рухнем, не будет моста в будущее, не будет будущего. Вот мера нашей общей ответственности.